Но, подражая основателю Золотой Орды, хан велел называть свою ставку тоже Сараем, хотя официальной столицей Орды оставался по-прежнему Сарай-Бату. Одним из первых его деяний после вступления на престол был приказ воздвигнуть мечеть с золочеными минаретами.
Как и Бату, Берке не выделялся крупным телосложением — он был среднего роста, сухощав и подвижен.
Подобно большинству потомков Чингиз-хана, он унаследовал от деда злобу, зависть, жестокость и смелость в решениях. И так же как его великий предок, умел скрывать свои чувства и замыслы. В отличие от своего брата Бату, Берке никогда не мстил в открытую, предпочитая вершить дела чужими руками, оставаясь в тени.
По его наущению Менгу в год, когда стал повелителем великого монгольского ханства в Каракоруме, в одну ночь приказал вырезать семьдесят пять человек из монгольской знати вместе со старшим сыном Джагатая — Бори. Никто не знал, какую роль в этом сыграл Берке, опасавшийся растущего влияния потомков Угедэя и Джагатая.
Берке считал, что действовать открыто еще не пришло время. Да и зачем? Недаром говорят, что если аллах захочет услышать, то услышит даже шепот.
Далеко шли коварные замыслы Берке. Он только выжидал удобного случая, чтобы уничтожить всех потомков Угедэя и Джагатая, навсегда отрубить эти две громадные ветви на древе Чингизова рода.
Но все замыслы в свое время перепутал Бату-хан. Отправляясь в поход на орусутские и другие лежащие к западу земли, он взял с собою молодого Алгуя, рожденного от среднего сына Джагатая — Байдара и восемнадцатилетнего Кайду, рожденного от сына Угедэя — Хаши.
Особенно ненавидел и боялся Берке отважного и дерзкого Алгуя, в котором угадывал в будущем своего главного соперника. Он жаждал его смерти, но страх стать врагом Бату-хана заставлял откладывать исполнение задуманного.
Берке всегда пользовался уважением великого хана Менгу. Однажды по его просьбе хан даже открытие курултая велел начать с мусульманской молитвы. Это был знак большого доверия по отношению к родственнику, потому что сам Менгу не придерживался никакой веры, поклоняясь только тому, чему поклонялся его предок Чингиз-хан.
Осторожность Берке, его хитрость позволяли ему всегда быть одним из первых среди потомков Потрясателя вселенной. Он неплохо показал себя при взятии Хорезма и подчинении кипчакских степей, в походах на орусутов. Он никогда не бросался в битву во главе своих туменов, но и не оставался позади. Никто не видел на его лице страха. Правда, он не был известен среди монголов своими подвигами так, как был известен Ногай, но порученным ему войском всегда руководил разумно.
И вот теперь, когда Берке перевалило за пятьдесят, он наконец сел на трон Золотой Орды. Осуществилось давнее, заветное. Казалось, что все было продумано много раз, и все-таки… С чего следовало начать? Давно известно — одно дело сесть на трон, а другое — править.
Сидеть на троне Золотой Орды равносильно тому, что сидеть на спине дракона. Чуть оказался неловок, неосмотрителен — и он сбросит на землю, а хищная пасть тут же проглотит недавнего своего повелителя.
От одного корня были рождены Бату и Берке, но тем не менее они мало походили друг на друга. Если первый был подобен орлу, то второй больше напоминал ястреба. И полетом они отличались, и добычу могли взять каждый только свою. Бату умел покорять другие народы, Берке же мечтал только о том, чтобы удержать их в повиновении. Он словно чувствовал, что стоит ему лишь развести в стороны руки, чтобы схватить, добавить что-нибудь к владениям Золотой Орды, как посыплется, начнет разваливаться то, что пока еще он крепко держит.
Внешне казалось, что все осталось точно так же, как было при Бату-хане, — на землях Орды царил мир, а народ был покорен.