Можно было пробиться вперед еще быстрее, вскочив на любого из коней, оставшихся без седоков, но я знал наверняка, что, конного и безоружного, меня срежут, как колос серпом, в первый же миг. Я уже не видел ни доблестного воина, ни злодея и продвигался по наитию в сторону синей и прекрасной горы султанского дворца, откуда навстречу все еще летели стрелы и грозили копьями неприступные рядыогланов, личной гвардии султана.
Трижды валились мне на голову с седел поверженные седоки, и, когда я добрался до цели, то уже был так с ног и до головы перемазан кровью, что вполне мог сойти за увечного, смертельно раненого воина, не представляющего для любого всадника никакой угрозы. Уже едва пригибаясь, я достиг франкских рыцарей быстрее пестрого и щуплого злодея. Здесь стоял оглушительный звон мечей. У меня на все не хватало глаз. В любой миг я мог превратиться в разделанную тушу.
Злодей тоже не дремал: выглянув из-за спины отбивавшего удары пестрого всадника, он уже поднимал руку, держа стилет за острие. В самой середине пекла я облился ледяным потом и только успел подобрать с земли чей-то щит, как лошадиный круп перегородил дорогу всей моей доблести.
— Мессир! — не выдержав, крикнул я во весь голос. Рыцарь, как мне показалось, вздрогнул и обратил на меня зарешеченный взор.
— Слева! Слева! — истошно завопил я, прикрываясь щитом от смертоносного дождя.
Рыцарь успел приподнять край своего щита, когда нить рока между крохотной щелкой, едва обнажавшей шею у края кольчужной сетки, и летящим жалом стилета сократилась до двух локтей. Стилет звонко и злобно ужалил угол щита и, жужжа и вращаясь, отлетел в сторону.
— Благодарю тебя, добрый воин! — донесся сквозь звон оружия могучий голос франка.
— Проклятье! — ответил я на том же языке без всякой учтивости, поскольку глаза мои успели разглядеть новое жало первого: невиданную железную звезду, каждый из тонких шипов которой мог бы при верном попадании пройти в ушко кольчуги и, разорвав его, достать до сердца.
Пестрый злодей искусно двигался среди сражающихся, не попадая под удары, а в руке его уже готовилось к змеиному броску эта страшная выдумка Иблиса.
Благодарность франкского льва так воодушевила меня, что жизнь потеряла для меня всякую цену. Я был готов на любой подвиг и как раз вовремя попал на базар, где подвигами торговали тоже по самой низкой цене.
Отступив к пестрым в тыл, я продрался через чащу конских хвостов и, пару раз подпрыгнув, вновь приметил своего главного противника. Он, заезжая теперь по правую руку франка, выбирал место для броска. Я вновь, уподобился какому-то хищному подпольному зверьку, скорее всего крысе, и за один вздох настиг злодея.
Он уже начал отводить руку каким-то особым способом: снизу от бедра, со змеиной гибкостью выворачивая кисть. Но тут большая и злобная крыса кинулась на него, схватила лапами за плечо и потащила из седла. Злодей повалился с коня на плиты площади, и крысе ничего не оставалось, как только вцепиться зубами в его запястье. Тонкие и хрупкие на вид, но несущие самую коварную гибель, .пальцы разжались, и я, живо подхватив железную осу, отбросил ее подальше. Орудие предательского убийства звонко запрыгало по камням под норами всадников, и в то же мгновение меня поразил раздавшийся около моего уха вскрик. Невольно я разжал хватку и повертел головой. Я мог поклясться, что кричала от боли и страха девушка, но как она могла попасть сюда, в глубину этого кровавого котла, и как хватило бы мне сил спасать еще кого-то?!
Не успел я поклясться кому-нибудь, как получил от злодея в живот искусный удар сапогом, выбивший из меня всякое желание дышать, спасать и клясться. Злодей ускользал! Легко, как кошка, вспрыгнул он на коня. Но и крыса оказалась не из дохлых.