И не торопись: пока мы дойдем до ворот, нам нужно будет кое-что подобрать с дороги, — и он хитро посмотрел на меня. — Например, подходящее, для этого случая имя, Я предлагаю тебе самое простое: Человек С Реки.
— Возможно и другое: Человек Из Колодца, — предположил я.
— Если бы я сам достал тебя оттуда, то сгодилось бы и это, — ответил дервиш.
Между тем, мы приблизились к городским воротам настолько, что стражники смогли бы достать нас концами своих копий, не бросая их. Увидев дервиша, они почтительно поклонились старцу.
— Приветствуем тебя, святой отшельник, да снизойдет на тебя благословение Аллаха, — проговорил старший из воинов. — Давно мы не видели тебя.
— Благословение Аллаха и с тобой, славный хранитель города, — ответил привратнику дервиш. — Но если я давно не попадался тебе на глаза, значит, я входил все это время через Старые Ворота.
— Старые Ворота уже три года наглухо заложены камнем! — изумился до глубины души стражник. — Они крепче самой стены!
Дервиш всплеснул руками.
— Да пошлет Аллах дождь из гнилых слив на этот негодный город! — сердито воскликнул он. — То-то я всякий раз выбивался из сил. Почему, думаю, Старые Ворота стали такими неудобными.
Стражники переглянулись, старший звонко стукнул себя кулаком по круглому шлему, и оба расхохотались.
— Святой отшельник, — сказал старший привратник, переведя дух. — Тебя мы пускаем по слову нашего повелителя султана, да будут дни его бесчисленны, как песок в пустыне, а вот твой ученик должен положить дирхем. Прости нас, святой, мы люди подневольные.
— Пойдем отсюда, юный искатель Единого, — недовольно проворчал дервиш и потянул меня за рукав. — Уж если я сам кое-как проносил свои дряхлые кости через Старые Ворота, то ты прошмыгнешь в них быстрее ящерицы.
На этот раз стражники расхохотались так, что с башен сорвалась стая голубей и закружилась в ясных небесах.
— Вот вам десять мынгыр, — проворчал дервиш и протянул привратникам горсть медяков. — Уверяю вас, большего этот молчун не стоит.
Так мы оказались в столице Румского царства, Конье.
На первой же улице, мимо нас прошел торговец невольниками, ведя целую вереницу девушек-рабынь и громогласно расхваливая их качества.
Одна из них, самая последняя по счету, показалась мне знакомой, и я пригляделся. Личико ее, не скрытое покрывалом хиджаба, представилось мне воплощением красоты. На несколько мгновений оно затмило для меня солнце. Взгляд ее черных глаз, подобных глазам молодой газели, вонзился в мою душу и проник так глубоко, как не проникла бы и пущенная из лука с пяти шагов стрела. Перышки ее бровей отливали чернью хорасанского булата, в прямоте губ скрывалась страстность и непоколебимая воля, вовсе не свойственная для юных невольниц. Ровный и заостренный нос, словно у превратившегося в девушку ястреба, а более всего белизна ее кожи, совершенно поразили меня. Многих поучений дервиша я просто-напросто не расслышал, медленно и осторожно поворачивая голову вслед за красавицей.
Она шла в хвосте вереницы и ни разу не обернулась. Я уже решил было отпустить ее совсем на волю судьбы, а заодно и прогнать прочь из памяти, в точности следуя предписаниям своего проводника в этом не слишком понятном мне мире. Я уже стал поворачивать голову в другую сторону, дабы видеть только то, что могло ожидать меня впереди, как вдруг что-то произошло с вереницей рабынь, ни на миг не прервав песню торговца. Я вздрогнул, едва не оттолкнув в сторону дервиша.
Я вновь оказался спиной к своему будущему и теперь растерянным взглядом следил за вереницей, почти уже скрывшейся за поворотом. Накидка последней невольницы алела ярче освещенного солнцем граната, но я стоял, невольно доверяя своей неопытной памяти, а та запечатлела серенькое и невзрачное, как у соловья, оперение.