— Здесь вас сотни, — сказал хан. — У моего отца на Кубани тысячи воинов и десятки тысяч. Я — брат зюнгорского хана, у него тысячи воинов. Каракалпаки мне союзники; у них тысячи воинов. Кайсацкий Джанбек-батыр — мой кунак; у него тысячи воинов. В Ногайской орде, по реке Атынтурка, под горой Чугакас, стоят восемьдесят тысяч воинов. Они ждут, когда откроются летние дороги, и придут нам на помощь. На небе аллах — тоже с нами! Разрушим новую крепость и разобьём солдат!
Снова все закричали. Хан помолчал, погладил бороду и сказал:
— У кого есть ружья, подымите их кверху!
Воины подняли ружья. Было тихо. Хан считал правой рукой, и видно было, что у него не хватает мизинца.
Поднявшие ружья были горды и довольны собой. Хан сосчитал и сказал вслух:
— Сто пятьдесят ружей.
Он задумался.
У остальных были луки и стрелы, копья, секиры, палицы, топоры, косы, вилы, кинжалы, и у всех была ещё смелость.
— Все остальные должны достать ружья у убитых солдат и у тарханских собак, продавшихся русской царице, — сказал хан и ушёл в кош.
Той же ночью Зиянчур собрал всех, у кого были ружья и надёжные дальнобойные луки. Таких собралось пятьсот человек. Я был с ними — у меня был хороший лук.
— Сегодня вскроется река, — сказал Зиянчур, — солдаты не смогут прийти на помощь «верным» тарханам, и мы сегодня же в ночь нападём на изменников. Уже семьсот человек их со старшиной Буларом идут на нас. У Зелёной горы мы завлечём их в ущелье и там одолеем.
И мы поехали. Половина людей с ружьями отделилась, и с ними человек пятьдесят с луками. Они поехали вперёд, и вскоре за Зелёной горой мы услыхали выстрелы. Наши помчались в тесное ущелье, а собаки Булара бросились за ними. Когда Булар вошёл в теснину, мы замкнули выход из неё, а наши передовые укрепились у входа.
Тогда Зиянчур с сотней воинов занял соседние скалы, и из-за каждого камня сверху на головы бешеных тарханских свиней падала смерть.
Больше двухсот человек из них осталось лежать в теснине. Большой табун осёдланных лошадей пригнали мы в своё становище, много хлеба отбили и двадцать ружей.
Многих из нас Зиянчур разослал по аулам собирать воинов. Каждый день приходили новые сотни людей. И вот всюду пронёсся клич: «За Башкирию! За хана!»
Я ехал с набранной мною сотней воинов, когда нас догнал татарин на рыжей кобыле. Кобыла упала, ожеребилась и тут же издохла. Татарин рассказал, что гяурский начальник, князь Урусов, несмотря на половодье, перешёл реку Сакмару и идёт на Сакмарск и к новой крепости.
Когда это известие привезли мы Кара-Сакалу, он полсуток совещался с Аланджянгулом и Зиянчуром. Потом он приказал свернуть коши и выступить в путь.
Река бушевала и разливалась; каждый ручей становился рекой, и каждая лощина превратилась в поток. Жижа скользила, хлюпала и быстро утомляла коней.
Травы было ещё мало, и усталых коней нечем было кормить.
Деревья и кустарники, ещё не покрытые зеленью, не укрывали нас от глаз лазутчика и неприятельских выстрелов.
Мы шли вперёд.
Ветер стегал наши лица дождём и слезил наши взоры.
Мы шли.
Прослышав о наших подвигах издали, потому что слово человека, несущее славу воинов, обгоняет и стрелу и молнию, люди оставляли жилища и шли со своих мест.
Гяурские собаки — тарханы со своими ублюдками — собирались вместе, чтобы отбиваться от нас. Честные воины приносили нам свои богатства, свою смелость и силу.
Хан ехал впереди нас под зелёным знаменем, высоко развевавшимся над ордой.
Сзади тянулись тяжёлые гурты ленивых баранов. Их жир порастрясся во время похода, и они жалобно кричали от усталости. Многие овцы ягнились в пути, и мы их частью тут же убивали для пищи, частью же оставляли в добычу волкам — не было времени возиться с ягнятами.