Он не будет воевать со своими. У него, по русским законам, нет нрава на княжество. Русские из Таврии не пойдут за ним отвоевывать Киев. Но забрать нас — другое. Здешние русские будут с ним. Русский князь в Киеве будет только доволен.
— У нас мир с русскими, — заметил Поликарпос.
— Кто же соблюдает договоры, когда они перестают быть выгодными! Ты удивляешь меня, превосходительнейший!
— Ему невыгодно ссориться с империей. Империя пришлет флот и войско. Русские наживаются торговлей с нами, через нас. Вместо торговли Тмуторокань получит войну, долгую войну. Не могут же они победить империю! — не сдался Поликарпос.
— Не об этом я думаю, — с досадой сказал Склир. — Когда империя заставит князя Ростислава отступить, не будет ни тебя, ни меня. Впрочем, ты-то еще успеешь бежать, свалив все на меня. На что мне победа, если меня нет среди победителей, а? Что-то происходит. За последний месяц к русским убежали сразу три десятка моих солдат. Из лучших.
— Плохие не бегут, кому они нужны, — согласился Поликарпос.
Склир не сказал ничего нового, обо всем этом Наместник думал: естественные мысли, когда граница близка. Более умудренный жизнью, Поликарпос воздерживался от решительных выводов. Действия людей гораздо случайнее, чем принято думать, часто поступки не имеют видимых поводов, разумных оснований. У солдат, у проповедников, у авторов знаменитых комедий все слишком просто: один сначала сделал что-то, чем вызвал ответное действие, из которого последовали дальнейшие события, вылупляясь одно за другим, как цыплята из яиц. Конечно, кое-что можно рассчитать заранее: когда виноградник даст первый сбор, какую прибыль даст продажа, сколько поросят принесут свиньи… Не совсем точно… Без подобных расчетов нельзя что-либо делать. Но это не предвиденье. Нужно остерегаться торопить события, которые не поддаются расчету, безопаснее, когда время ответит. Решительность Склира неприятна. Комес был слишком занят собой, чтобы заметить незнакомого Поликарпоса: без наигранной улыбки, без вниманья к собеседнику лицо Правителя Таврии приобретало неожиданно значительное выраженье.
— Я хочу погостить у князя Ростислава, — сказал Склир.
— Хорошая мысль, я сам охотно, поехал бы, — ответил Поликарпос, натянув маску незаметно для себя. — Ты поедешь сушей?
— Зачем? — удивился Склир. — Я поплыву. Как только стихнет буря.
— Летний дождь отмоет небо за три дня, — сказал Поликарпос. Он думал, что не сказал Склиру пригласить князя погостить в Херсонесе. Почему? И почему вообразилось, будто Склир может пуститься верхом через степь, под дождем?
Судьба, только Судьба. Болтовня о предвидении — шум и лесть для угощенья вышестоящих. За последнее время милая Таврия стала какой-то неуютной. Поликарпосу не хотелось вспоминать, почему случилось такое, и он сказал Склиру:
— Знаешь, превосходительнейший, епископ Евтихий, предшественник нынешнего нашего святителя, который скончался лет за пять до твоего приезда, любил говорить: бог должен был воплотиться в человеке, иначе людям пришлось бы совсем пропасть. Ибо и богу нельзя было б понять свое творенье, и люди не могли бы понять бога.
Не найдя, что ответить, комес Склир простился с Наместником. Поликарпос подумал: кто потянул меня за язык лезть в богословие! Этот Склир невыносим. Я не могу выдержать его и часа, чтоб не начать болтать глупости…
— Звезда комеса надувает наши паруса, — сказал кормчий. Он не льстил: иные даже вполне порядочные люди совершенно бескорыстно привязаны к пышным выражениям. Нечто вроде несчастной любви: позора нет, но для посторонних смешно.
Побушевав вволю, восточный ветер уступил место западному, и галера несла полный парус. Легкий корабль обгонял мелкие волны, поднятые ветром.