Это называлось возвести банное строение или построить свод. Средний клин в высоте свода зовется ключом — он запирает свод. До этого времени верха над воротами, над окнами, крыши в переяславльских церквах перекрывали деревянными брусьями. Банное строение было, как чувствовал глаз, прочнее деревянной перемычки.
— Верьте глазу, княгини милые, верьте, — объяснял старший из умельцев каменного дела. — В глазу есть особое чувство, глаз — он алмаз, видит, постигает, первый советчик уму он. Строение банное — самое сильное. Почему? Дави на него — камни с места не сходят, уйти им некуда, клин не пускает. Свод разрушится, если его так сожмут, что камни рассыплются пылью. Если сложить свод сырцовым кирпичом, он много не выдержит — в сырой глине слабая связь, будет крошиться. В жженом кирпиче глина спеклась, а про дикий камень и говорить нечего. Я как-то, задумал испытать. Перекинули мы свод в каменоломне между стенками, как вырубка шла, подровняв лишь плиту под пяты. Потом стали сверху, на баню-то, камни класть. На три сажени подняли, на четыре, на пять: мы между собою поспорили, сколько выдержит. И еще клали да клали. Два дня старались, сколько раз доходило почти что до драки. Так и не удалось разрушить творенье собственных рук. Кончим с воротами, будем строить кружала для храма. Балки там одряхлели. Перекроем банным строением, и будет навечно. Но там будем делать крутой свод. В своде ведь так — сила идет на распор, пологое строенье может вывалить стены наружу.
После бегства князя Изяслав Ярославича киевский князь Святослав Ярославич дал Черниговское княжение Всеволоду, а переяславльский стол достался Владимиру Мономаху. Княгиня Анна хоть самовластно распоряжалась в Переяславле на княжом дворе, но была она гостьей. Надолго ли? Как придется. Женить сына не диво — чтобы жил он с женой хорошо, таковы думы каждой матери, и княжество здесь ни при чем. Невестка ученая. И умна ты, и красавица, так сказала Гите Анна-княгиня. Хорошее хорошо и выговаривается. Дика Гита, к людям не привыкла, в себя веры нет у нее, такое княгиня про себя сохранила: в таком помогают не словом.
— Умно, дочь, что ты ниточку русского жемчуга не снимаешь с шеи. Ценю. Продолжай. — Как продолжать, не сказала.
Вторую для Гиты русскую женщину — жену князь Глеба Святославича мать-княгиня похвалила:
— Евдокия добрая мать, жена верная, хозяйка рачительная. — И только. Вскоре почему-то напомнила: — Рыбачка-то! Вместе с мужем на веслах.
Старая княгиня учила Гиту хозяйству:
— Без твоего глаза тебе первой худо будет, придется тебе и встать до света, покинув теплую постель, счесть именье, учесть людей, кто что хранит, кто что делает. Ты научишься, ученая.
А на княжом дворе не сидели весь день. Старая княгиня любила ходить по городу, разговаривать, многих знала в лицо и по имени, кого не знала, подзовет, расспросит — кто, откуда? Требовала от Гиты:
— Не гордись, эти люди — наши, а мы — ихние. Умаляя себя — возвысишься, возвышая же — унизишься. Не замыкайся, не стыдно, если не знаешь чего, — объяснят. Стыдно, если, не зная, притворишься. За спиной посмеются. Спрашивай. Не считай человека плохим, пока он себя плохим не покажет. Зря не верь — такого люди не любят. Ты княгиня. Верное слово скажешь, люди скажут — умна. Умное молвишь — мудра. Зато глупого не простят, а на плохое все падки.
— Как же с людьми говорить? — пугалась Гита.
— Как я, — объясняла княгиня. — Чего не пойму, переспрошу. Не знаю? Так и говорю — не знаю. Книжники выдумали, будто все уж так-то и любят всезнаек. Книги умнее тех, кто их пишет. Книжник, из себя выписав лучшее, себе в обиход оставляет обноски. — И, утешая Гиту, рассказывала: — Когда меня привезли из Константинополя, я совсем ничего не понимала. Нужда учит, кое-как справилась.