Евреев массово убивали уже не в ходе массовых погромов, где христиане, представленные своим боевым авангардом, встречались со своими жертвами лицом к лицу. Евреев убивали в специально отведенных местах в газовых камерах. Утром дома попил кофе, поцеловал жену и милых детишек, напомнил, что вечером приглашены к Шульцам послушать Шума-на и поужинать, пришел на работу, получил задание на сегодняшний день, из своего бюро отправился на объект и, вспомнив, что надо написать матушке, она заждалась, открыл газ… Вечером Шуман, веселый разговор с Шульцем (коллегой), чуть-чуть больше пива, чем надо. В целом неплохой день. Массовый русский зек умирал от голода и холода в вечной мерзлоте, исчезал в тюрьмах, надрывался в шахтах и на лесоповале, и никто лично к этому не был причастен. Система. «Мы ничего не знали». «Таковы были приказы». Утром поел вчерашних щей, опохмелился, напомнил жене, что вечером идут к Семеновым, Степану Гаврилычу рыбца из Астрахани прислали, пришел в лагуправление, сактировал семерых умерших ночью, шестую бригаду отправил на дальнюю делянку, велел сократить норму жиров, прочитал газету, а вечером хорошо пил и пел со Степаном. Ужравшись, велели привести двух новых «бандеровцев» и заставили их голыми плясать на сорокаградусном морозе. Во потеха была, Степа даже от восторга блеванул. Эх, хорошо все-таки…
Во многом это следствие отделения факта убийства от непосредственного – глаза в глаза – участия в нем. Разумеется, это не единственная причина торжества тоталитарных диктатур. Но – необходимая. Другое дело, что это «выстрелило» в России и Германии, а в значительной части мира не случилось. Значит там взрывоопасных проблем накопилось меньше, и защитные социальные механизмы были надежнее…
В-третьих, возвращаемся к Первой Войне – зарождалась, укреплялась, утверждалась «чрезвычайщина» как способ решения внезапно возникавших и неотложных вопросов. А во время войны почти все они таковы, т.е. неожиданны и неотложны. Если же она длительная, тотально-массовая и тотально-техницизированная, то чрезвычайщина становится системой. Системой чрезвычайного управления. Системой планирования чрезвычайных мер. Этим наносится страшный удар по основам европейской и европейски ориентированной социальной жизни – правовому конституционному государству и гражданскому обществу.
В-четвертых, власть берет на себя роль Главного Планировщика, Сборщика и Распорядителя жизненно важными ресурсами. В военный же период тенденция к сокращению ресурсов усиливается. «Забыть» эту роль после войны власти непросто. В-пятых, в условиях войны существенно повышается значение насилия как метода управления. Ну и так далее.
Это идеальная модель вызревания большевизма (и нацизма). В реальной жизни было сложнее. В годы Первой мировой в России выросло Гражданское Общество. Если отбросить негативные стереотипы восприятия Русской Власти эпохи Войны, увидим, что и Власть многому училась и росла («министерская чехарда», «распутинщина» и т.п. – разве это было определяющим?). Но в Семнадцатом и Общество, и Власть разлетелись в пух и прах под напором Общинной и других революций (в первом выпуске «Трудов по россиеведению» я писал об этом). И, напротив, энергия напора этих революций напитала большевизм, сначала как движение, затем как Режим. И он, побив всех остальных, стал на ноги и поволок Россию за собой.
Безусловно, Гражданская война катастрофически ухудшила все условия жизни и тем самым сказочно укрепила Режим, сформировав, выдвинув нужных людей – тех, кто прошел жестокий отбор безостановочного убийства и жесточайшего насилия как единственного метода побеждать и управлять. Но без решающего вклада Первой мировой большевизм бы не состоялся. Это она стала питательной и воспитательной средой Коммунистического Режима-1.
Попутно замечу: несмотря на ошеломительную новизну этого монстра, и некоторые другие русские режимы рождались из комбинации внешней и гражданской войн. Режим Ивана Грозного был результатом и следствием Ливонской войны и опричнины, в их ходе он кристаллизовался, рос, мужал… Режим Петра Великого оформлялся в битвах Северной войны и систематического насилия, обрушенного на собственный народ этим кумиром будущих русских «европейцев», западников, либералов… Забегая вперед, скажу, что каждый раз после смерти насильников-демиургов «номенклатура» пыталась взять реванш. Отложенная в силу ряда причин Смута грохнула в 1598 г., а затем уже без отлагательств: в 1725 г. началась Смута дворцовых переворотов и в 1953 г. номенклатура начала Смуту оттепели, реформ, послаблений…
Итак, Коммунистический Режим (КР)-1. Зарождение где-то около 1915–1916 гг., угасание – в 1941–1942 гг. (почему так – объясню ниже). Это режим тотальной и перманентной революции как вширь (по всему земному шару), так и вглубь (до паренхимы надпочечников абсолютно всех – без исключения! – индивидов). Направление главного удара («вширь» или «вглубь») зависит от конъюнктуры момента. Метод – всеобщее, абсолютное насилие, стремление к переделке всего и вся. Забегая вперед и чуть в сторону: Россия знает в основном два типа режима – переделки и передела; соответственно: грозненский, петровский, сталинский – переделка, постгрозненский, постпетровский, постсталинский – передел; типологически это схоже с двумя принципами жизнедеятельности Русской Системы – уездным и удельным (см.: Политическая наука. – М.: ИНИОН, 1997. – № 2–3); причем переделка всегда выдыхается (нередко со смертью Главного) и «вырождается» в передел (как правило, главный здесь – лишь первый из передельщиков). Полагаю, что это более адекватная модель, нежели яновская с реформами, контрреформами и стагнацией, поскольку природа и социальные последствия реформ и т.д. совсем не таковы, какими предполагаются нормальной и нормативной западной наукой, иначе говоря, «реформа» и т.д. могут означать совершенно различные по своей сути действия; это также, представляется мне, более эффективный подход, чем продемонстрировал Ален Безансон в своей известной работе 1976 г. «Краткий трактат по советологии, предназначенный для гражданских, военных и церковных властей», где история СССР дана как постоянная смена двух режимов, двух моделей советской политики – военного коммунизма (ВК) и нэпа: 1917–1921 – ВК1; 1921–1928 – нэп1; 1929–1941 – ВК2; 1941–1945 – нэп2; 1946–1953 – ВК3; 1953 – далее нэп3; если «загнать» советскую историю в эту схему, в этот ритм, пропадет своеобразие каждой эпохи; останется лишь монотонное, автоматическое движение типа «вдох»–«выдох» – всё, сплошная биология.
КР-1 – совершенно безгарантийная система. Записав в своей Конституции 1936 г. кучу гарантий трудящимся, большевики лишили их главной гарантии – на жизнь (веру, свободу, собственность, социальный выбор). Когда-то Павел Пестель предлагал России систему гарантийной деспотии, в рамках которой люди подпадали под власть жесточайшей диктатуры, но получали немалые социальные гарантии. Его подельник Никита Муравьев, напротив, хотел облагодетельствовать отечество системой без-гарантийной свободы – у тебя все права свободного гражданина, однако не предусмотрено никаких социальных гарантий; свободен и никому–не– нужен. – Большевики-мичуринцы скрестили пестелевскую деспотию с муравьевской безгарантийностью. Но пошли еще дальше. Свою безгарантийную диктатуру объявили царством свободы и социального обеспечения.
И еще: КР-1 работал в крестьянской стране, т.е. был возможен только в ней. Да, он разрушил Россию как крестьянскую страну, «раскрестьянил» самого сельского жителя, резко ускорил процесс урбанизации, однако, повторю, то, каким он был, обусловлено во многом крестьянским характером тогдашнего русского мира. КР-1 потому-то и побил крестьянство, что оно было главной его «окружающей средой» (правда, и питательной; но это уже другая тема).
…Но вот пришла Вторая мировая война и в целом не затронула КР-1. «Момент истины» для него настал 22 июня 1941 г. И хотя Вячеслав Молотов, на то время № 2 в СССР, сразу же заявил о громадности угрозы, нависшей над страной, судя по целому ряду признаков, Сталин и его окружение еще не поняли: «Что ныне лежит на весах». До самого конца июня «Правда» давала ложную информацию о происходившем на фронте. Не было даже косвенных намеков на страшную катастрофу. И здесь, наверное, не только вполне понятное стремление не раздувать панических настроений, но и нормальное человеческое чувство: невозможно в такое поверить… Конечно, и остатки самоуверенности, и надежды, что вот-вот все развернется в другую сторону. И лишь выступление Сталина по радио, тон его речи, сказанное им стали настоящим психологическим началом Войны… «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…».