Ключевые слова: политические машины; политический клиентелизм; выборы; регионы России; электоральный авторитаризм.
A.V. Gilev
Machine politics and political clientelism in Russian regions
Abstract. The article is dedicated to the foundations of electoral clientelism employed by the regional machines in Russia. The author uses qualitative comparative analysis (QCA) in order to analyze the data from 25 regional campaigns in 2015 generated by the PEI expert survey. The degree of clientelism by the Russian regional machines can be explained by the availability of controlled voters’ constituencies. At the same time clientelism resulted from a low infrastructural capacity and inability to prevent electoral competition by the administrative means.
Keywords: machine politics; electoral clientelism; elections; Russian regions; QCA; electoral authoritarianism.
Партии и политики выигрывают выборы не только благодаря своим программам, они могут использовать материальные стимулы и контролировать голосование избирателей, опираясь на отлаженные политические машины. В современной России в распоряжении у региональных элит часто есть и иные – административные – инструменты предотвращения конкуренции. Как в этих обстоятельствах работают региональные политические машины? Когда опираются на клиентелизм, а когда отказываются от него? Этим вопросам посвящена настоящая статья.
В работе политических машин все переплетено, для победы на выборах одновременно могут быть задействованы разные тактики. Цель исследовании состоит в распутывании этого «клубка» и вычленении типичных сочетаний факторов, служащих основанием клиентелизма региональных политических машин. Метод качественного сравнительного анализа на материале экспертного опроса о выборах в 25 российских регионах осенью 2015 г. позволяет рассмотреть многообразие сценариев работы региональных политических машин и оценить влияние политэкономических факторов и роль альтернатив административного манипулирования. Выводы свидетельствуют о том, что клиентелизм политических машин может объясняться доступностью опоры на контролируемые группы избирателей. В то же время клиентелизм может свидетельствовать не только об инфраструктурном потенциале, но и о недостатке административных возможностей для предотвращения рисков конкуренции другими способами. Статья выстроена следующим образом: в первой части представлен обзор литературы о региональных политических машинах в современной России; во второй части представлены данные и метод анализа; в третьей части приведены основные результаты качественного сравнительного анализа.
Политические машины в регионах России
Российские регионы значительно различаются между собой характером проходящих в них выборов [Петров, Титков, 2013; Титков, 2016]. Региональные правящие элиты задействуют разные наборы электоральных тактик и достигают с их помощью результатов разной степени успешности. Наиболее удачливые и авторитарные из губернаторов еще в 1990‐е сумели создать так называемые «политические машины» – неформальные структуры, обеспечивающие мобилизацию избирателей и победу на выборах самих губернаторов и лояльных им кандидатов [Golosov, 2013; Хейл, 2016; Скотт, 2016]. В ряде регионов эти неформальные структуры фактически замещали партии [Голосов, 2006; Hale, 2005]. С укреплением «Единой России» в качестве «партии власти» практики местных «политических машин» распространились по всей стране [Golosov, 2011; Reuter, 2010, 2017], однако внедрение этих практик не везде прошло успешно [Obydenkova, Libman, 2012 a]. Более того, в конце 2000‐х мощь некоторых политических машин и вовсе оказалась подорвана в результате волны замен региональных руководителей – примерами здесь могут служить случаи Башкортостана после Муртазы Рахимова или Орловской области после Егора Строева [Reuter, 2013; Sharafutdinova, 2013, p. 515]. Стоит оговориться, что исходы голосований в российских регионах как в конце 1990-х, так и на современном этапе могут быть объяснены и в классической логике экономических теорий [Konitzer, 2005; Щербак, Сенников, Лисовский, 2013], но именно концепция политических машин в последнее время оказалась особенно востребована для интерпретации кроссрегиональных отличий. В этой перспективе вариация в голосовании между регионами объясняется в первую очередь тем, насколько региональное руководство способно обеспечить необходимый результат, т.е. насколько эффективна политическая машина губернатора.
Рассмотрение итогов региональных выборов как результата работы политических машин, соответствует реалиям электорального авторитаризма и логике субнационального авторитаризма. При электоральном авторитаризме институт выборов присутствует не как инструмент поддержания подотчетности властей [Schedler, 2006, p. 3], но используется самими властями в своих интересах, например для подачи сигнала о собственной мощи [Magaloni, 2006]. Интрига таких выборов состоит не в том, как проголосуют избиратели при существующей экономической динамике, социальной и демографической композиции региона, политическом опыте администрации и т.д., но скорее в том, насколько убедительные итоги обеспечит правящая группа при наличествующих социально-демографических, экономических и политических условиях. Логика субнационального авторитаризма в свою очередь подразумевает контроль местного руководителя в пределах своей территории и создание имиджа незаменимости в глазах центра [Gibson, 2013]. Так что само положение обязывает субнационального автократа иметь политическую машину [Гельман, 2009] и доказывать ее эффективность итогами выборов.
Примечательно, что как экспертные оценки, так и уточненные математические расчеты сходятся в том, что с середины 2000‐х при ротации губернаторского корпуса федеральный центр в России действительно поощряет губернаторов с наилучшими электоральными результатами [Петров, 2007; Туровский, 2009; Reuter, Robertson, 2012; Reisinger, Moraski, 2017, p. 98–116]: такие губернаторы реже и позже отправлялись в отставку. Исследования показывают, что работа политической машины оказывалась для центра важнее, чем социально-экономические показатели11. Кроме того, прослеживается взаимосвязь между лучшими электоральными результатами и большим объемом межбюджетных трансфертов региону [Стародубцев, 2014; Sharafutdinova, Turovsky, 2017]. Исследователи могут теоретически интерпретировать уровень «провластного» голосования в регионе как отражение силы политической машины, как маркер лояльности центру, как показатель административных возможностей местных элит. Так или иначе, именно электоральные показатели позволяют наилучшим образом объяснить и систематизировать пестроту политики, связанной с российскими регионами, а ключевым концептом для понимания электоральных показателей служит понятие политической машины [Гельман, 2009; Golosov, 2013; Reuter, 2013].
Фокусировка на работе политических машин меняет исследовательскую перспективу. Действительно, задача политической машины состоит в обеспечении электоральной поддержки кандидатов и партий независимо от их программ и независимо от текущей экономической динамики. Другими словами, политическая машина избавляет руководителя от подотчетности как за прошедший период, так и в будущем. В таком случае следует начинать любое объяснение регионального разнообразия с факторов, способствующих консолидации губернаторских машин [Хейл, 2016; Obydenkova, Libman, 2012; Saikkonen, 2016; Reisinger, Moraski, 2017, p. 82–97]. Это могут быть те же политические и социально-экономические факторы, что используются в анализе голосования избирателей за программы и экономическую выгоду [Konitzer, 2005], однако механизмы воздействия этих факторов принципиально иные. Например, если при классическом подходе экономический рост способствует голосованию за инкумбента, то политическим машинам бедность идет на пользу, поскольку бедное незащищенное население сильнее зависит от перераспределений политической машины [Скотт, 2016; Magaloni, 2006; Golosov, 2016]. В этой перспективе укрепления политических машин и более высокой поддержки власти следует ожидать в более бедных регионах [Reuter, 2013; Bader, van Ham, 2015]. Тогда как положительную взаимосвязь между размером ВРП и результатами партии власти можно предвидеть скорее опосредованно через переменную размера государственного сектора, т.е. объема ресурсов, находящихся в распоряжении правящих элит [Obydenkova, Libman, 2012; Reuter, 2013; подробнее теорию см. в Greene, 2007], и эффекта «ресурсного проклятия» [Fish, 2005; Saikkonen, 2016]. Таким образом, исследования политических машин позволяют выделить особые закономерности электорального поведения и особый набор электоральных практик [Панов, 2009].