Римляне давно запретили бриттам пользоваться тяжелыми боевыми колесницами, так что эти колесницы были легкие, такие же, как та, которой правил Марк два дня назад; в каждой за спиной возницы стоял лишь один копьеносец, но достаточно было беглого взгляда на повозки, запряженные скачущими лошадьми, чтобы разглядеть крутящиеся серпы смертоносного вида, приделанные к втулкам колес. Построение для ближнего боя теперь, когда боевые копья были израсходованы, при атаке колесниц стало бессмысленным. Снова взревели трубы, ряды римлян распались, солдаты бросились врассыпную к воротам, почти не надеясь добежать раньше, чем их настигнут колесницы, но все же из последних сил стараясь использовать преимущество, которое давала им возвышенная местность.
Марку, бежавшему со всеми, показалось, что тело его вдруг утратило вес, сделалось легким. Его насквозь пронзило ощущение жизни, радости жизни, которая зажата у него в руке, но сейчас будет отброшена, словно блестящий шарик, какими играют дети в садах Рима.
В последнюю минуту, когда колесницы их уже нагоняли, Марк вырвался из толпы бегущих, отскочил в сторону и, бросив меч, замер на месте, напряженный, готовый прыгнуть прямо навстречу мчавшимся колесницам. В эту долю секунды мозг его работал с холодной четкостью, казалось, у него было сколько угодно времени на раздумья. Если прыгнуть на первую упряжку, его скорее всего сбросит под копыта, ему не остановить их бешеный бег. Нет, самое лучшее — прыгнуть на возничего. Если удастся стащить его вниз, упряжка потеряет управление, все спутается и на такой крутизне задние колесницы попадут в кашу. Шанс невелик, но это даст людям те несколько минут, которые решают — жить или умереть. Самого его ожидает смерть, он полностью отдавал себе в этом отчет.
Первые лошади уже нависли над ним; грохот копыт заглушил все вокруг; черные гривы заслонили небо; то были лошади, которых два дня назад он называл своими братьями. Он швырнул в них зазвеневшим щитом и отпрянул в сторону, глядя вверх в серое лицо Крадока. На какой-то миг глаза их встретились, это было словно прощальное приветствие, приветствие двоих, которые могли стать друзьями. Затем Марк пригнулся, уклонился от направленного на него копья, прыгнул вверх и обрушился всем своим весом на поводья, концы которых, как водится у бриттов, были обмотаны вокруг пояса возницы. Мгновенно упряжка пришла в полный беспорядок. Марк обхватил Крадока руками, и оба рухнули вниз. В ушах у Марка стоял треск раскалывающегося дерева и пронзительное ржание лошадей; небо и земля поменялись местами, и все так же, не разжимая объятий, противники оказались под бьющими копытами, под колесами и острыми серпами.
Потом колесница перевернулась и навалилась на них всей тяжестью — тогда вокруг Марка сомкнулась тьма.
ГЛАВА 4
ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА УВЯЛА.
По ту сторону тьмы была боль. Долгое время только она одна и существовала для Марка. Сперва белая, слепящая; потом она притупилась, сделалась красной, и сквозь красный туман он стал неясно различать окружающий мир. Рядом двигались люди, свет ламп сменялся дневным светом; Марка трогали чьи-то руки, иногда во рту появлялся горький вкус, за которым неизменно следовал мрак. Но все было спутанным, ненастоящим, как бывает на грани сна и яви.
Но однажды утром он услыхал, как трубы играют утреннюю зорю. Знакомые звуки прорезали туман в его сознании, как клинок меча разрезает спутанную пряжу, и с ними вернулись другие, знакомые реальные ощущения: утренняя прохлада, коснувшаяся лица и обнаженного плеча, отдаленный крик петуха, запах коптящей лампы. Марк открыл глаза и увидел, что лежит навзничь на своей узкой кровати в собственной комнатке.