Я так накажу виновных, что этэры начнут ползать передо мною на животе, подобно персам.
- Не сделай поспешной ошибки! В этом письме говорит, может быть, только слепая любовь царицы-матери и ее боязнь за сына. Филота, его
покойный брат Никанор и старый Парменион всегда были искренне преданы тебе. С кем же ты останешься, если перебьешь твоих лучших друзей, да еще
так далеко от родины? Неужели ты больше доверяешь льстивым персам, для которых ты навсегда останешься врагом, иноземцем и завоевателем!
- Моя родина там, где стоит моя нога и где мое войско! - гневно прервал Александр, и на его губах показалась пена. Его красивое лицо
искривилось от гнева, и крупные белые зубы хищно оскалились. - Не забывай, что я уже не царь маленькой Македонии, как был мой отец, но
повелитель всей Азии. По моей воле весь мир будет поворачиваться, как колесо вокруг оси, где стою я, и поворачиваться в ту сторону, в которую я
захочу. Если двадцать тысяч македонцев не захотят мне повиноваться, то я раздавлю их копытами бесчисленных полчищ Азии, которые бросятся на них
по одному моему слову... Азиаты смотрят на меня не как на иноземца, а как на бога, сошедшего с неба, чтобы дать всем людям мир и счастье.
Прозвенел удар в бронзовый щит.
- Войди! - крикнул базилевс.
В дверях показался юный эфеб <Э ф е б - юноша из аристократического семейства, дежурный для поручений. Из эфебов потом становились
этэрами.> с завитыми кудрями и синей лентой вокруг головы.
- Пришел экзитазис. Разреши войти к тебе.
- Впусти!
Экзитазис, высокий, очень худой грек с желтым лицом и впалыми щеками, вошел, кашляя и кутаясь в плащ. Губы его были сини и подбородок
дрожал.
- Ты совершенно болен, - сказал базилевс. - Какое важное дело могло оторвать тебя от постели и привести сюда?
- Ты требовал во что бы то ни стало известий с севера. Одного лазутчика мне доставили сегодня с перевала "Священных лоскутов". У него наш
ксюмбаллон. Он много видел, много знает.
- Приведи его сюда.
- Но он так грязен...
- Тогда я допрошу его там, в другой комнате...
ЛАЗУТЧИК ИЗ СУГУДЫ
В небольшой комнате с выбеленными стенами появился атраван, лохматый, как зверь, с всклокоченной бородой и длинными запыленными космами. Он
туже запахнул рваный плащ со множеством заплат и опустился на корточки. Воин в тусклом помятом панцире неподвижно стоял сзади.
Атраван сидел на четвереньках, как обезьяна, опираясь длинными руками о пол. Из-под гривы спутанных волос поблескивали горящие колючие
глаза.
- Ты говоришь по-персидски?
Старик хрипло что-то пролаял, достал изо рта обломок серебряной монеты и протянул ее на темной ладони. Он видел перед собой молодого
чужеземца, в белоснежном шерстяном плаще сидящего на складном стуле.
Правая рука с могучими мышцами была обнажена. Кожа на руке была розовой, как у девушки, и он благоухал ароматами, точно цветущая яблоня.
Глаза смотрели с тем равнодушием, с каким знатные люди смотрят на раба или на камень. Один глаз был темно-зеленый, другой светло-серый.
Рядом стоял человек в персидской одежде, с белым лицом и подведенными черной краской глазами. Кудри волос охватывались красным ремнем с
золотой пряжкой.