— Слыхал я, что покойный Домиций завещал мне часть состояния, — заявил он, пристально наблюдая за реакцией Агриппины.
Она непритворно удивилась. «Гаю нужны деньги. Казна пустеет», — поняла наконец. Агенобарб был богат. Агриппина решила, что малую долю наследства она может безболезненно уступить Калигуле в обмен на высочайшее покровительство.
— Возможно, — кивнула она. — Какую часть?
— Две трети, — невозмутимо ответил император.
Решив, что ослышалась, Агриппина изумлённо уставилась на брата.
— Две трети? — переспросила она. — Не слишком ли это много? Законному сыну остаётся только треть.
— Овдовев, ты переходишь под мою опеку, — величественно улыбаясь, пояснил он. — Будешь жить во дворце, ни в чем не зная отказа. Наследство Агенобарба — плата за твои будущие удовольствия.
Агриппина мучительно прикусила губу и сцепила вместе тонкие смуглые пальцы. Лишь теперь глаза наполнились слезами. Она уставилась в догорающий погребальный костёр, ладонью вытирая стекающие по щекам слезы. «Наконец вдова прослезилась!» — подумали многие.
— Я не жесток. Оставляю сыну часть отцовского наследства, — высокомерно говорил Калигула. — Но каждый римский гражданин, любящий императора, обязан включить его имя в число первостепенных наследников.
Агриппина испытующе смотрела на него. Она поняла: Калигула нашёл способ пополнить оскудевшую казну. Сестра должна показать пример. За это брат отменно возблагодарит её. Может, велит Криспу развестись и жениться на ней.
— Бери хоть все! — возмущённо шепнула она, с силой сжав сцепленные пальцы.
— Две трети достаточно, — великодушно ухмыльнулся Калигула. — Я не собираюсь обворовывать несмышлёного младенца, моего племянника.
Прикрыв лицо ладонями, Агриппина расплакалась. Гай Цезарь утешительно обнял за плечи отчаявшуюся вдову. Сцена семейного горя со стороны выглядела очень трогательно. Костёр Агенобарба погас. Тлеющие угли залили водой.
— Иди, собирай кости, — Калигула с лёгкой небрежностью подтолкнул сестру в спину.
Агриппина взошла на пепелище. Прах, прежде бывший Агенобарбом, скрипел под деревянными подошвами сандалий. Любители зрелищ расходились, обсуждая подробности окончившихся похорон. Синее небо посерело от дыма. Став на колени, вдова выискивала среди пепла кости мужа.
Домиция, судорожно всхлипывая, повалилась на землю около костра. Страдание обессилило её, лишив возможности помочь Агриппине в исполнении последнего обряда. Пассиен Крисп участливо склонился над супругой.
— Я соберу останки твоего высокородного брата, — тихо предложил он. Домиция, приподняв лицо, благодарно кивнула.
Крисп присел на корточки рядом с Агриппиной. Порылся в пепле и вытащил длинную кость. «Это была нога Агенобарба, — догадался он, оценив размер и форму. — Ещё недавно он топтал землю. Теперь его не стало. Больше он не пройдётся по своим владениям, не выругается громоподобно, не обнимет Агриппину».
Они остались одни посреди мокрого пепла и еловых дров, сожженых до углей. Ничком лежащая Домиция не смотрела на них. Агриппина во вдовьем покрывале казалась Криспу величественной и прекрасной, как никогда прежде.
— Я разведусь с Домицией и возьму в жены тебя, — стараясь не показать безумной радости, шепнул он. — Ты согласна?
— Да! — сладко замирая, ответила Агриппина.
Руки любовников, скрытые под грудой пепла, потянулись друг к другу.
XXXIII
Калигула проснулся среди ночи от невыносимой головной боли. Казалось, невидимые ножи кромсают мозг на куски. Гай сжал ладонями виски и застонал.
Лоллия Павлина, лежащая рядом, не проснулась. Калигула с ненавистью посмотрел на неё: смеет спать спокойно, когда рядом страдает римский принцепс и муж, осчастлививший её, худородную.
Боль не утихала. Ныли виски, резало в затылке.