Но как признаться в этом Гаю? Как сказать ему, что она до сих пор спит с Кассием, потому что боится отказать ему?
— Прогони Орестиллу, и я брошу Кассия, — помолчав, попросила она.
— Хорошо! — не задумываясь, пообещал Калигула. — Но не обмани! Иначе я возьму себе десять жён!
Друзилла лукаво улыбнулась:
— Мы не в Азии, а в Риме! У нас позволено иметь лишь одну жену.
— Жаль, что мы не в Египте! — пристально глядя на неё, прошептал Гай. — Там брат может жениться на сестре…
Глаза Друзиллы потемнели.
— А если мы поселимся в Александрии?.. — замирая от волнения, ответила она. Усталое изнеможение охватило девушку: неужели она действительно допускает такую возможность?! И почти сразу Друзилла ответила себе: «Почему нет?! Ведь Гай — император. И, подобно Цезарю и Августу, будет причислен к богам. А богам позволено то, что запрещено обыкновенным людям!»
— Так и будет! — решительно ответил Калигула.
* * *
Ливия Орестилла вышла из опочивальни. Голубая туника, которую по велению императора рабыни спешно купили в портике Ливии, была тесна и коротка для неё. Зябко обхватив ладонями предплечья, девушка шла по перистилю. Жёлтые башмачки гулко стучали по мраморному полу. Преторианцы в замешательстве разглядывали девушку: нужно ли приветствовать её, как императрицу? Орестилла тоже не могла ответить на этот вопрос.
Остановившись у коринфской колонны, она выглянула в сад. Калигула, сидя у фонтана, обнимал за плечи рыжеволосую женщину. Сестру Друзиллу. Подойти к нему? «Что я скажу Гаю Цезарю? Мужчине, который до вчерашнего дня был чужим для меня?» — грустно подумала Орестилла.
Вздохнув, девушка отошла от колонны. Глядя под ноги, она бесцельно бродила по дворцовым переходам. Разноцветный мрамор устилал полы, тканые золотом занавеси прикрывали входы в кубикулы. На бронзовых пьедесталах стояли позолоченные статуи остроухих псов, которые Август привёз из покорённого Египта. Посреди безликой холодной роскоши Орестилла чувствовала себя одинокой и ненужной.
Плохо скрываемые любопытные взгляды преторианцев провожали её. Орестилла нутром ощущала их. Порывалась и не смела сказать: «Почему вы так глядите? Потому что я провела ночь с императором? Да, это верно. Но ведь Гай Цезарь объявил меня женой! Вот его кольцо на моем безымянном пальце!»
Орестилла вышла в просторный атриум. Между двойными колоннами портика часто толпились просители. Сегодня не было почти никого. Лишь одинокая мужская фигура в тёмном плаще жалко скорчилась почти у самого выхода. Девушка метнулась туда.
— Гай! Это ты?! — забыв об осторожности, выкрикнула она.
Гай Пизон поднял нечесанную голову. Тонкие, искривлённые гримасой губы напрасно пытались улыбнуться. Орестилла присела рядом с ним. Задыхаясь от бессильной горечи, дотронулась до смуглой мужской руки.
— Почему ты здесь?
— Я пришёл попросить тебя назад у императора, — неловко пряча глаза ответил Пизон.
— Цезарь был небрежен со мной, покидая постель, — задумавшись, прошептала она. — За одну лишь ночь он пресытился мною. Попроси! Может, он и отдаст?..
Пизон отвернулся. Ревность душила его; но стыд — ещё сильнее!
— Прости меня. Вчера я поступил недостойно римлянина.
— Зачем же ты сделал это? — с печальной иронией усмехнулась девушка. Яркие губы за ночь побледнели и не слушались её. Орестилла непрерывно облизывала их, стараясь избежать неприятной сухости.
— Из страха, — признался Пизон. — Времена республики миновали. Теперь один человек безраздельно правит Римом. Жизнь каждого — в его руках!
Девушка прикрыла глаза, мучительно стараясь сдержать подступившие слезы.
— Уходи, — едва слышно попросила она. — И моли богов, чтобы смиловались над нами…
Пизон послушно поднялся и ушёл, избегая смотреть на Орестиллу.