– Почему вы пришли теперь сюда в горы, жители долин Лациума? – заговорил Нессо, отстраняясь от наступавшей на него группы юношей, – почему вы хотите заставить меня лить тут кровь человека в необычное время? Праздник Цинтии наступит не скоро. Приведите мне коз или оленей, и я зарублю их богине при ваших молитвах во всякое время; на человека теперь моя секира не должна падать.
Но буяны продолжали напирать на жреца, стараясь оттеснить его от хижины к высокому, крутому берегу озёра.
– Старый Нессо! – дразнили они, – глупый Нессо!.. борись со всеми нами; мы пришли убить тебя, и убьем непременно.
– По решению всего Лациума, – заявил Амулий, – мы Проку зарыли; я царь Альбы-Лонги и всех союзных городов; я приказал петухам убить тебя.
– Ты приказал им совершить беззаконие, – возразил Нессо, – ты принудил отца разделить Лациум на два владения, чего испокон веков не случалось у нас. Не ты, а Нумитор законный царь по наследию отцовскому.
– В поселке рамнов, остальной Лациум выбрал меня.
– Путем беззакония, Амулий. Теперь я понял, что вы пришли убить меня за дружбу с Прокой и уважение к Нумитору. Это не жертва Цинтии, а разбой, латины; вы, конечно, убьете меня, так как вас очень много, но знайте, что я дорого продам мою жизнь, и берегись тот, кто вызвал меня!..
Глаза старого силача в отверстиях мешка сверкнули так ярко, что, казалось, способны были затмить огонь принесенных факелов в руках латинов.
В исступлении ярости на беззаконие Нессо обезумел.
Изрекая угрозы и проклятья, совершенно подобный гневом и силой пещерному медведю, он бросился на Юла, как на теленка, поднял его кверху, и с размаха швырнул в озеро с отвесной кручи.
Над водою раздался пронзительный крик; сброшенный пастух ударился головою о прибрежные камни с такою силой, что без удара жреческой секиры его череп распался.
– Я принес его в жертву не Цинтии, а твоему беззаконию, царь-узурпатор! – прорычал Нессо звериным голосом, взглянул на Амулия с дикою ненавистью, а затем, точно несокрушимый утес, ринулся твердый, непоколебимый на теснившую его толпу латинских юношей.
Стоявшие по окраинам поляны старшины оцепенели в изумлении его силой, проявившейся теперь во всем ее блеске, в неравной борьбе одного с 12-ю.
Дикари Лациума были привычны к дракам, резне, крови; ежегодный вызов на бой жреца Цинтии был у них зародышем развившихся впоследствии гладиаторских игр. Рима.
Старшины восхищались силою Нессо, его ловкостью и отвагой и громко хвалили Амулия за доставленное зрелище, потому что при обыкновенной ежегодной борьбе, хоть тоже на жизнь и смерть, но в поединке, где для жреца было всегда равенство, если не превосходство, он не проявлял чудес богатырской мощи в таком величии.
– Если б мы его не знали, – говорили старшины, – могли бы подумать, что в мешке кроется не старик, а юноша.
ГЛАВА ХХ
Один против двенадцати
После гибели Юла нападавшие упали духом, затрепетали, видя на смельчаке исполнение угрозы могучего старца, и начали отступать врассыпную, пробуя окружить его со всех сторон, чтоб поразить в спину против всех правил честной борьбы, но им это не удавалось, потому что они сами же отвлекли его от центра поляны к круче, куда никто из них не рисковал подойти, чтоб не подвергнуться участи Юла, не удостоенного даже ударом священной секиры жреца, сброшенного точно гадина.
Пастухи огласили лес воплями негодования на это; старшины стучали посохами об каменистую, горную почву; многие из них, отодвигаясь от бегущих, с треском ломали молодую древесную поросль. К их воплям присоединились крики испуганных животных – оленей и коз, прирученных Нессо от скуки одиночества, – лай его собак, завыванье встревоженной совы, выглядывавшей из дупла на ослепивший ее огонь факелов.
Собаки, без всякого приказания хозяина, кинулись защищать его, и борьба жреца с пастухами стала равной.