Весь этот круговорот совершался под звуки громогласно фальшивившей шарманки, у которой явно отсутствовало немало диезов и бемолей. Ну как было Пэдди — столь чувствительному к музыкальному искусству, что Генрих VIII даже ввел арфу в войсках Зеленого Эрина, — не поддаться ее очарованию? Конечно, на вкус истинного ирландца «Боже, храни королеву» и «Правь, Британия» — эти меланхоличные гимны, достойные владычицы морей — не то, что какой-нибудь напев столь милой его сердцу Ирландии. Но все же, все же!
По правде говоря, это выглядело впечатляюще для того, кто никогда не видел мизансцен известных европейских театров. Было от чего испытать чувство даже большее, нежели восхищение. Вид движущихся фигурок, называемых на профессиональном языке «танце-музыкоманы», вызвал у публики неописуемый восторг.
Когда по странной причуде механизма королева так резко опустила свой скипетр, что он коснулся согнутой спины премьер-министра, последовал новый взрыв восторга.
— Они живые! — сказал один из зрителей.
— Они лишь не умеют говорить! — заметил другой.
— Не стоит об этом сожалеть! — добавил фармацевт, ставший вдруг стихийным демократом.
И он был прав. Представьте себе этих марионеток, произносящих официальные речи!
— Хотел бы я знать, как они двигаются, — полюбопытствовал булочник.
— Благодаря черту! — ответил старый матрос.
— Да-да! Черту! — подхватили несколько достопочтенных матрон, наполовину убежденных этим доводом. И, осеняя себя крестным знамением, они повернули головы к священнику, стоявшему с задумчивым видом.
— Ну как, скажите на милость, черт мог бы сидеть в таком маленьком ящике? — заметил молодой приказчик, известный своей наивностью. — Ведь он здоровенный верзила… этот черт…
— Если не внутри, то, значит, снаружи! — возразила пожилая кумушка. — Это он устроил для нас спектакль…
— Нет, — важно объявил торговец аптекарским товаром, — вы же знаете, что дьявол не говорит по-ирландски!
Нелепо? Тем не менее именно это и было одной из тех истин, которые Пэдди принимает не оспаривая. Большинство зрителей неколебимо верили: Торнпайп не мог быть дьяволом, поскольку говорил на чистейшем местном языке.
Решительно, если колдовство здесь было ни при чем, оставалось признать, что весь маленький кукольный мирок приводился в движение каким-то таинственным механизмом. Однако никто не заметил, чтобы Торнпайп заводил пружину. Более того, — деталь, которая не ускользнула от внимания священника, — как только движение персонажей начинало замедляться, одного удара кнута по ковру, скрывавшему что-то находящееся под ящиком, было достаточно, чтобы ускорить их перемещения. Кому же предназначался удар кнутом, всякий раз сопровождавшийся полузадушенным стоном?
Желая это узнать, священник обратился к Торнпайпу:
— Так в коробке у вас собака?
Тот взглянул на него, насупив брови и явно посчитав вопрос нескромным.
— Там то, что нужно! — ответил он. — Это мой секрет… Я не обязан его раскрывать.
— Конечно, не обязаны, — заметил священник, — но мы имеем право предположить, что именно собака приводит в действие всю вашу механику…
— Верно!… Собака, — пробурчал Торнпайп, пребывая в дурном расположении духа, — собака в крутящейся клетке… Сколько же понадобилось времени и терпения, чтобы ее выдрессировать!… И что же я получил за свои труды?… Да меньше половины того, что получает священник за мессу!
Когда Торнпайп заканчивал фразу, механизм застопорился к неудовольствию зрителей, чье любопытство было явно не удовлетворено. А бродячий кукольник уже собирался закрыть крышку ящика, объявив, что представление закончено.
— Не согласились бы вы дать еще одно представление? — спросил фармацевт.
Зрители насторожились.
— Нет, — ответил Торнпайп.
— Даже в том случае, если вам заплатят приличную сумму, скажем, два шиллинга?…
— Ни за два, ни за три! — воскликнул Торнпайп.
Он уже не думал ни о чем другом, лишь бы поскорее удалиться, однако публика не была расположена отпустить его. Тем не менее по знаку хозяина спаниель налег на оглобли, и вдруг жалобный стон, прерываемый рыданиями, донесся, казалось, из глубины ящика.
Разгневанный Торнпайп тотчас вскричал, как и в первый раз:
— Замолчишь ты наконец, собачий сын!
— Там не собака! — сказал священник, удерживая повозку.
— Собака! — возразил Торнпайп.
— Нет!… Это ребенок!…
— Ребенок… ребенок!… — подхватили окружающие.
Что за метаморфоза произошла в сердцах зрителей! Уже не любопытство, а жалость двигала ими: от симпатии к комедианту не осталось и следа. Ребенок, запертый внутри ящика с боковым оконцем, получавший удары кнута, если останавливался, ребенок, не имевший возможности даже шевельнуться в своей клетке!…
— Ребенок!… Ребенок!… — раздались отовсюду громкие крики.
Торнпайпу пришлось иметь дело со слишком многочисленным противником. Однако он не сдавался и попытался толкать повозку сзади… Напрасные усилия! Булочник схватил ее с одной стороны, торговец аптекарским товаром — с другой, и оба хорошенько встряхнули. Никогда еще королевский двор не видывал подобной заварушки! Принцы попадали на принцесс, герцоги опрокинули маркизов, премьер-министр повалил весь кабинет — словом, вышла такая неразбериха, какая могла бы произойти в замке Осборн, если бы остров Уайт вдруг подвергся землетрясению.
Торнпайпа быстро скрутили, хотя он отчаянно сопротивлялся. Все смешалось в кучу. Повозку обшарили, торговец лекарствами нырнул под колеса и вытащил из ящика ребенка…
Да-да! Малыша примерно трех лет, едва дышавшего, хилого, бледного, кожа да кости, с ножками, покрытыми рубцами от ударов кнута.
Так появился на сцене Малыш, герой этой истории. Как он попал к кукольнику-зверю, который наверняка не был его отцом, узнать не представлялось возможности. Истина же состояла в том, что это маленькое существо Торнпайп подобрал девять месяцев тому назад на улице одной деревушки в Донеголе и приспособил для целей, о которых читатель уже узнал.
Дородная женщина взяла мальчика на руки и попыталась привести в чувство. Все сгрудились вокруг. Какое симпатичное, даже умное личико у этой бедной белочки, обреченной вертеть свою клетку с куклами, чтобы прокормиться! Зарабатывать себе на жизнь… и это в его-то возрасте!
Наконец Малыш открыл глаза и тут же отшатнулся, едва заметив Торнпайпа, который двигался к нему, раздраженно требуя:
— Отдайте мне мальчишку!…
— Так вы его отец? — спросил священник.
— Да… — ответил Торнпайп.
— Нет!… Это не мой папа! — воскликнул ребенок, цепляясь за руки женщины.
— Он не ваш! — вскричал торговец аптекарским товаром.
— Это похищенный ребенок! — добавил булочник.
— И мы его вам не вернем! — заключил священник.
Тем не менее Торнпайп еще продолжал бороться. Лицо его исказилось в дикой гримасе, глаза запылали огнем ненависти… актеришка уже не владел собой и был, кажется, готов «брать рифы по-ирландски», то есть пустить в ход нож, когда два здоровенных парня набросились и разоружили мучителя.
— Прогоните его, прогоните! — вопили женщины в один голос.
— Убирайся, прощелыга! — рявкнул аптекарь.
— И не вздумайте появиться в пределах графства! — добавил священник, сопровождая слова угрожающим жестом.
Торнпайп зло и сильно огрел собаку кнутом, и повозка покатила вверх по главной улице Уэстпорта.