— Я утонул, я просто не умел плавать, а они все кричали — «Давай! Синди мы в тебя верим!», а я плавать не умел.
— Но почему тогда вы во фраке?
Он покраснел, скорее всего, покраснел, точно покраснел, ну мне так кажется.
— Я утонул в нем, — он взял, откуда — то платочек и стал вытирать лицо якобы от пота.
— Я тоже плавать не умею. — Сказала я ему.
— Главное не утони, деточка, — он казался взволнованным.
— А вы мистер Кевин, как вы умерли?
Призрак повернулся ко мне:
— Я умер весьма благородной смертью, — его голос заставил меня не просто покрыться мурашками, но и вздрогнуть, голос его также появлялся как будто издалека, но этот голос был не такой приятный, как у толстячка, а наоборот — звук, как будто пилят, то, что нельзя распилить, а он все пилит и пилит.
В этот раз расхохоталась не я, а толстячок:
— Да, весьма благородной, — он так хохотал, что я могла позавидовать таким легким, которых у него уже не было. — Сказать от чего он умер?
— Вы ведете себя неблагоразумно мистер Синди, — он говорил так, словно выплевывает каждое слово.
— Отчего же, это вы называете свою смерть благородной. Когда вы умерли из-за того, что хохотали так, что умерли от сердечного приступа.
Меня вдруг осенило:
— Поэтому вы мистер со смешным именем Кевин такой серьезный?
Толстячок снова расхохотался:
— Да, у него было такое имя, потому что он всех кругом смешил, а потом он умер от смеха и стал серьезным, — он все хохотал и хохотал.
— Я молчу про человека, у которого благородное девичье имя, который утонул чтобы доказать всем, что он умеет плавать, да еще и в дорогом фраке. — Парировал худой, он едва улыбнулся. В то время, когда бедный толстяк, униженный своей смертью смотрел в окно.
— Мистер Синди, а почему родители вас так назвали? — Спросила я.
Он снова грустно вздохнул:
— Они хотели девочку.
— Мистер Синди вы трижды неудачник, — худой заулыбался.
— Ох, как бы я хотел, чтобы мы оба были живы, и я снова мог задушить тебя!
— Воскликнул толстячок
— А разве вы не можете этого сделать, то есть задушить?
— Людей да, друг друга нет, — ответил мне худой.
— Как вы мне надоели, вы все! — Миссис Генриетта обвела нас строгим взглядом, а потом вскрикнула от испуга, мы с призраками тоже всполошились.
Она стала мертвенно — бледной и метала взгляды то на одного призрака, то на другого, сначала я не поняла, что происходит, но потом, взглянув на них, я тоже вскрикнула.
Рядом со мной сидели уже не призраки, а люди. Толстячок смотрел на свои руки и не мог поверить своим глазам, он мог трогать вещи, а они не проходили сквозь него. Живым толстячок мне нравился больше, у него были яркие, рыжие волосы, лицо покрывали веснушки, даже фрак с цилиндром приобрели изумрудный цвет, совместив его рост, цвет волос и цвет его одежды можно было предположить, что он лепрекон.
Второй был бледен, цвета черного угля волосы и такого же цвета глаза, темно — синий фрак и такой же цилиндр, он мне напоминал доброго волшебника, теперь он не казался грозным, а наоборот. Оба выглядели моложе тридцати, примерно лет по двадцать семь.
— Не могу поверить своим глазам, — хором произнесли они.
— Как ты это сделала?! — миссис Генриетта явно обращалась ко мне.
— Сделала что? Оживила их? Вы думаете это я?
Она лишь пожала плечами, а призраки или уже люди осматривали друг друга.
Как так получилось, я честно не знаю, мне порядком надоело, как эти двое дурачатся, и невольно вспомнила, что от меня хотят избавиться. Посмотрев в окно, я увидела темный, жуткий лес в нем было столько тумана, что нельзя было рассмотреть, есть там земля или нет.
Проследив за моим взглядом, миссис Генриетта произнесла:
— Приехали!
— Что значит приехали? Вы что хотите избавиться от меня таким способом? Закопать меня заживо?
— С чего это ты взяла, что я собираюсь тебя закапывать? У меня же нет лопаты, к тому же посмотри на свои руки и ноги они же в ожогах, всю работу за меня уже сделали.
Сначала я не поняла, о чем она, пока не посмотрела на руки и ноги, они действительно были покрыты ожогами, ссадинами и синяками, как я могла не заметить, что руки и ноги сильно болят, почему я не вспомнила? Я ведь даже не чувствовала боли до этого момента, а теперь мне кажется, что я искупалась в бассейне с кислотой. Я согнулась пополам от острой боли.
— Что же вы собираетесь делать со мной? — Карета остановилась.
— Просто оставим тебя здесь, ты уже умираешь, мне нечем тебе помочь.
— Леди Генриетта, будьте благоразумны, девочка не так плоха, может отвезти ее в больницу? — Спросил Кевин.
— Да, да леди Генриетта, почему должны оставить ее здесь умирать?
— Следите за языком, а то я снова отправлю вас на тот свет.
Кевин и Синди переглянулись и тут же замолчали.
— Пойдем, Оливия, тебе уже ничего не остается, — она открыла дверцу кареты, у меня уже все стало плыть перед глазами, я стала путать Миссис Генриетту и Кевина.
— Никуда я с вами не пойду, — я уже упала рядом с сиденьем, меня всю трясло, казалось, будто мне ломают кости, одну за другой.
— Но леди Генриетта, она задыхается, — она заткнула Синди своим взглядом.
— Я не могу ей помочь, у меня приказ, давай Оливия вылезай, — она вылезла из кареты, туман, словно облако закрывал ее ноги.
— У вас приказ? От кого? Пока вы мне не скажите, я не пойду с вами.
— А кто тебя спрашивает, ты встать не можешь, Синди! Кевин! Помогите мне!
Кевин и Синди подхватили меня и бережно положили на землю, мне стало очень холодно, я стала частью тумана.
— Я не прощаюсь с тобой Оливия, мы еще увидимся.
Последнее что я слышала, был звук уезжающей кареты. Потом минут через пять я вспомнила про куртку, лежавшую в рюкзаке. Я лихорадочно сняла рюкзак с себя и стала жадно рыться в нем, пока не вытащила куртку. Софи не прогадала, она мне действительно понадобилась. Надев ее, мне сразу стало теплее, но я не знала, что мне делать, я осмотрелась, вокруг был один лес.
С огромным усилием я попыталась встать, но пошатнулась и оперлась на ближайшее дерево. Вдалеке я заметила домик, скорее всего охотничий. Я с огромным усилием заставила свои ноги ходить, я то и дело все время спотыкалась. Но все же дошла до домика.
Похоже, им давно не пользовались, он был весь покрыт мхом и паутиной, в нем было без малого, а целых два этажа. Он был сделан из деревянных досок, но я сомневалась в безопасности этого места, но мне больше ничего не оставалось, как зайти туда.
***
Внутри оказалось темно, пока мои глаза не привыкли к темноте, я не двигалась. Когда они привыкли к темноте, я смогла разглядеть комнату, насколько это было возможно. Несмотря на тошноту, я двинулась, идти пришлось медленно, так как ноги меня совсем не слушались, а перед глазами все плыло.
Прямо рядом с порогом, с левой стороны стоял письменный стол, возле которого стоял старый деревянный стул. Как же мне хотелось сесть, но для начала нужно было найти источник света. Я кинула свой рюкзак, кажется, на диван и подошла к столу. На нем стояла масленая лампа, а рядом лежали спички, было такое чувство будто кто — то поджидал меня.
Спичка загорелась с первого раза, к счастью и лампа работала, осветив все пространство теплым светом. Наконец я могла сесть. Стол был весь завален фотографиями, письмами, газетами, которые были покрыты пылью и паутиной.
Сидеть на стуле тоже как — то было неприятно, он шатался от любого моего движения, он был весь покрыт паутиной. Мне стало немного легче, заставив себя не умирать, я встала и осмотрела диван.
Он был очень старый, обшивка была болотного цвета, с огромными дырами, также паутиной, пылью и плесенью. Оказывается, меня тошнило не от слюней «собачки», а от запаха плесени и сырости, но мне было все равно главное, что я еще жива и нашла где укрыться.