Устав основывался на централизме как главном принципе строения партии. Известно, однако, что наибольшие дебаты на съезде разгорелись именно по организационным вопросам и, в частности, были связаны с определением членства в партии и структуры ее руководящих органов. Это разногласие положило начало формированию двух течений внутри российской социал-демократии: меньшевизма, лидером которого со временем стал Ю. О. Мартов, и большевизма во главе с Лениным. На уровне II съезда РСДРП «большевизм» и «меньшевизм» оказывались малооформленными вариантами эволюции социал-демократизма», хотя со временем разногласия углублялись. Как считал Ю.О. Мартов, во многом в этом был виноват В. И. Ленин, создавший «осадное» положение в партии [38].
Сегодня исследователи отошли от того примитивного деления на революционеров и оппортунистов, которое было одним из «китов» советской историографии. Меньшевизм как в момент своего рождения, так и спустя еще многие годы, был разновидностью ортодоксального марксизма. На теоретическом уровне в этот период становления российской социал-демократии разница прослеживалась в основном в отношении к политической демократии, точнее, к соотношению демократических и социалистических задач. Все вопросы политической деятельности Мартов, как и Ленин, решал в рамках марксистской парадигмы, но в отличие от Ленина, который на протяжении всей своей деятельности рассматривал политическую демократию исключительно с классовых позиций, Мартов видел в буржуазной демократии, несмотря на всю ее ограниченность и недостатки, значительный шаг в обще-цивилизационном развитии человечества. Отсюда вытекала и разница в постановке ими задач освободительного движения в России. Если Ленин настаивал на переплетении демократических и социалистических задач в политической борьбе рабочего класса в России, то Мартов акцентировал внимание на четкой последовательности, очередности решения этих задач и уже тогда дал ту формулу их сочетания, которой и он сам, и меньшевизм в целом сохранили верность до конца: для партии «…демократический строй… не конечная цель, а только средство к цели, но средство независимое, которое должно быть завоевано прежде всего». По мере развития российского революционного процесса разногласия и споры между Мартовым и Лениным по данному вопросу усиливались, перетекая от плоскости теоретической в практическую – форму государственного устройства демократической России и в вопрос о диктатуре. Мартов настаивал на том, что Маркс понимал под диктатурой пролетариата «завоевание демократии», а «утопический характер» этому понятию придал Ленин, трактуя его как «господство пролетариата, т. е. всей его массы». На самом же деле, считал Мартов, диктатура «всегда и везде… была диктатурой (частью) верховного владыки, частью приближенной к нему правящей клики» [39]. Важными пунктами разногласий также стали различия в оценке социально-экономической и политической ситуации в России; определение степени готовности России к социалистической революции; характер тактических средств; значительно большая ориентация меньшевиков на легальные способы политической деятельности.
Таким образом, в начале XX в. в России возникла социал-демократическая партия, для которой были наиболее характерны типичные для всех российских политических объединений черты: определенный утопизм политической программы, проявившийся в отчетливо декларированной ориентации на социалистическую революцию, в страстном субъективном стремлении воплотить марксистский социализм в России. В этом стремлении преуспел именно большевизм, во многом за счет более высокой, по сравнению с другими политическими объединениями в России степенью организованности, наличием лидера, сочетавшего мощную политическую волю с «интуицией действия». Характерно, что в марте 1918 г. большевики официально распрощались со своим социал-демократическим прошлым, переименовав Российскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков) в Российскую коммунистическую партию. В истории большевизма наступил новый период, когда одно за другим стали сбываться предсказания Плеханова, Мартова, Каутского, Р. Люксембург с ее «Рукописью о русской революции». Но трудно не согласиться с исследователем С. В. Тютюкиным, который полагает, что с крушением того общественного строя, который был создан под руководством ВКПб–КПСС, были похоронены, может быть, самые массовые и благородные иллюзии, которые когда-либо знало «человечество» [40].
1.2. Консервативные партии в России в начале ХХ в.: лидеры, идеология и практика
Пожалуй, ни одна из политических сил в России в начале ХХ в. не имела столь негативного образа в общественном и научном сознании за минувшее столетие как русские консерваторы. Чаще всего они именовались черносотенцами, националистами, реакционерами, погромщиками и ретроградами.
Историческая реабилитация русских консерваторов началась в 1990–2000-е гг. В этот период было опубликовано большое количество исследований, которые опровергали многие черные мифы о консерватизме, реконструировали его доктрину и политическую практику. Значительное внимание уделялось идейному наследию и деятельности правых партий, а также их лидеров в работах С. А. Степанова [41], В. В. Кожинова [42], Ю. И. Кирьянова [43], А. В. Репникова [44]. В современной науке все чаще используются нейтральные внеидеологические определения – правомонархические или правые партии, традиционалисты-монархисты, консерваторы [45].
Правые политические партии начала ХХ в. в значительной мере выступали наследниками русской консервативной интеллектуальной традиции, сформировавшейся в ХIХ в. Консерватизм являлся одной из классических политических идеологий наряду с либерализмом и социализмом. Он оформился в Европе после Французской революции, став политической и мировоззренческой антитезой прогрессистским учениям. В основе консерватизма лежала приверженность к традиционным ценностям и социально-политическим институтам, которые подверглись мощной волне критики в рамках общественного дискурса в эпоху Просвещения. Прежде всего, церкви, монарху, государству и семье. Консерватизм не отрицал возможности и необходимости перемен в обществе, однако ограничивал их рамками национальных и религиозных традиций.
Отличительной особенностью русского консерватизма на всём протяжении ХIХ – начала ХХ вв. был его реактивный характер. В России консерватизм как политическая идеология начал оформляться в первой четверти ХIХ в., будучи попыткой, с одной стороны, воспрепятствовать либерализации общественно-политической системы страны со стороны М. М. Сперанского; с другой стороны, обосновать самобытный путь развития России на фоне повальной галломании русской элиты и наполеоновского нашествия.
У истоков русского консерватизма стояли такие известные представители высшей административно-политической, военной и научной элиты, как адмирал А. С. Шишков, генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин, известный историк М. Н. Карамзин, военный министр А. А. Аракчеев и др. [46]. Значительный вклад в историю консервативной общественно-политической мысли внесло первое поколение славянофилов – А. С. Хомяков, братья И. С. и К. С. Аксаковы, И. В. и П. В. Киреевские, Ю. Ф. Самарин. Славянофилы обосновали самобытный путь развития России на основе православия и самодержавия; критиковали окружающую социально-политическую реальность, в том числе крепостное право, абсолютистскую форму правления, которая вытеснила исконное русское самодержавие после реформ Петра I, выступали за реанимацию народного представительства в виде Земских соборов. Многое из идейного наследия славянофилов было заимствовано и развито последующими поколениями русских консерваторов.
Реформы Александра II дали мощный толчок развитию консервативной мысли, которая в целом критически восприняла преобразования 1860–1870-х гг. и приветствовала их пересмотр в период правления Александра III. Развитие революционного движения в лице народников-социалистов, набиравших популярность марксистов, обусловливала попытки сформулировать идеологический ответ со стороны консервативной части общества. В постреформенный период оформилась новая плеяда ярких представителей консерватизма, таких как М. Н. Катков, К. П. Победоносцев, К. Н. Леонтьев, Д. А. Хомяков, Л. А. Тихомиров и др. Однако они не представляли собой единого идеологического течения: каждый из них по-разному реагировал на происходившие в стране глобальные изменения.