– Он себя хорошо вел с тобой?
– Мне кажется, Владислав Сергеевич уже взрослый человек и сам знает с кем, как и каким образом вести. Все-таки не дитя малое, которое то и дело хватает с пола всякую гадость и сует в рот.
– Не злись на старушку, – выдала она: – Просто я слишком хорошо знаю его, практически с пеленок, и не хотела бы, чтобы Влад, потеряв голову, спустил все. Фирма же детище его родителей, а Громов – младший способен удивить. И ты здесь не случайно, – покачала Майя головой…
– Догадываюсь, что всех вы по именам и не запомнили. Список, наверняка, длинный и от всяких блондинок, брюнеток и прочих рябит в глазах, но смею разочаровать. Я не держусь за эту работу, не держусь за Владислава Сергеевича, так что давайте вы не будете сравнивать меня с остальными, – швырнув сумку на стул, схватилась я за лейку, и отвернувшись, начала поливать цветки, норовя утопить их.
Безумно хотелось чем-то занять руки, а еще не показывать, что слова бывшей секретарши меня задели.
Солнце ласково заглядывало в окна, озаряя светом приемную, играя тенями на стенах. Закрыв на мгновение глаза, я попыталась поймать эту нить, что помогала удерживать равновесие, не сдаться и не сломаться. Майя за моей спиной принялась снова шуршать бумагой, что-то ворча себе под нос, но ровно до тех пор, пока не хлопнула входная дверь. Не успев обернуться, до моих ушей донесся ее испуганный крик, а потом знакомый голос резко произнес:
– Ко мне не входить в ближайшие полчаса.
Повернув голову, я заметила, как секретарша побледнела и схватилась рукой за сердце. Бросившись к кулеру, набрала стакан воды и протянула женщине, желая поинтересоваться, что ее так напугало. Дураку понятно, что виновником перемены в настроении Майи стал Влад, но что именно она успела увидеть.
– Иди к нему, – шикнула она на меня.
– Так он же сам сказал – не беспокоить, – равнодушно ответила я.
– Слушай его больше. Зайди, не будь дурой, – не унималась проворная секретарша.
– Ага, чтоб потом сто раз пожалеть?
– Дура ты, Сашка. Владика кто-то разукрасил под хохлому. А вдруг он в обморок упадет?
– Разукрасили? – едва не выронив стакан, по слогам произнесла я.
Она лишь кивнула, бросив укоризненный взгляд в мою сторону. Переминаясь с ноги на ногу, мне следовало решить в ближайшие секунды, как все-таки поступить. На слух-то пока жалоб у меня не было, и мешать боссу не хотелось, кто знает, чем он там занят. С другой стороны, если не войти, то Майя могла меня попросту испепелить взглядом.
Насупившись, как хомяк, я все же сделала шаг и робко постучалась, ощущая спиной, как пожилая женщина подталкивает вперед своим взором.
Не дождавшись ответа, я толкнула дверь и шагнула внутрь. Влад сидел в кресле и пытался прилепить лейкопластырь к брови, который ни под каким предлогом не желал держаться, то и дело отклеиваясь. Вид Громова меня ввел в ступор, оттого прижавшись спиной к двери кабинета, я считала удары своего сердца.
– Я ж просил…– кривясь от боли, произнес он.
– Что случилось?
– Ничего. Упал, – выдал он, даже не взглянув на меня.
– Несколько раз? – делая шаг в его сторону, поинтересовалась я.
– Бывает, – открывая флакон с перекисью, пробурчал Громов недовольно.
Рубашка его была заляпана кровью, в некоторых местах порвана, а лицо, конечно, требовало не только пластыря, но как минимум зеленки.
Я приближалась к его столу, чувствуя, как внутри меня все затягивается в узел. Требовались усилия, чтобы не броситься к нему и не начать оказывать первую помощь. В это мгновение мне искренне было его жаль, а все те слова, что он упал, поранился, были полнейшим бредом.
– Влад, – голос мой дрогнул, когда я оказалась слишком близко к нему, – что произошло?
– Саша, – поднял он голову, сделав попытку улыбнуться, – не стоит переживать, я цел и невредим.
– Конечно, а я испытываю галлюцинации, созерцая сейчас тебя, – протянула руку к его лицу, касаясь пальцами щеки Влада.
Он поморщился, но не отпрянул, продолжая рассматривать меня с интересом. Аккуратно взяв ватный тампон, смочила его перекисью и приложила к ране, не отводя взгляда от его глаз. Влад смотрел внимательно, изучающе, словно мы встретились в первый раз. Вся злость за ночь и утро, ушла в сторону, освободив место для чего-то иного, нового.
– Ты, как мальчишка, ей Богу, – пожурила я его, когда он в очередной раз застонал и начал жаловаться, что ему чуточку больно.
– Зато больше ни один гад не посмеет тебя обидеть, ни словом, ни делом.
– Что? – выронив вату из рук, округлила я глаза.
– Сашка, – поднимаясь со своего места, промолвил Влад, положив руки на мои плечи. – Ни один подонок больше не заставит тебя плакать.
– Где ты был, Громов? – процедила я сквозь зубы.
– Немного поговорил с твоим бывшим! – усмехнулся Влад.
– Заметно. Ну, вот зачем тебе это надо, не наигрался в детстве в войнушку? – сбросила я его ладони со своих плеч, отступая назад. – Кто тебя просил лезть?
– То есть я еще и виноват? – рассмеялся он, дернув нервно щекой.
– А ты сам, как считаешь? Ах, ну да, наверное, думал, что я повисну на твоей шее в знак благодарности или, что там еще делают дамочки в подобных ситуациях. Влад, ты забываешься, – качнула я разочарованно головой, – никто тебя не просил совать свой нос не в свои дела. Хотя, конечно, есть и моя вина! Не стоило сначала садиться к тебе в машину, затем соглашаться на работу, и, в конце концов, пускать на ночь к себе домой.
Громов сдвинул брови к переносице, почесав подбородок, он смотрел сурово, словно каждое мое слово било его наотмашь. А я действительно не понимала, какого дьявола он лезет в мою жизнь. Мне по горло достаточно было Мишки и всей этой никчемной ситуации, в которой я почувствовала себя полным дерьмом, и сейчас вторжение Влада в мои дела воспринимала, как плевок в душу. Он мне никто, просто парень, просто сосед, но с таким упорством пытался присутствовать в каждом моем новом дне, что это вызывало приступы изжоги. И главное я не понимала, как донести до него информацию, что мне настолько хреново внутри, что он своими поступками лишь все усугубляет.
– Извини, – развернулся он, уставившись в окно. Произнес так холодно, словно отвесил пощечину, мурашки пробежали по спине, и лучшее, что мы должны были сделать в этот миг – это попрощаться. Но вместо того, чтобы выйти, прикрыв за собой дверь, я сделала шаг к нему.
Практически уткнувшись носом в его широкую спину, вздохнула, ощущая, как магнит внутри безудержно тянется своим полюсом, и медленно произнесла, надеясь, что Влад все поймет правильно.
– Я лишь хочу донести до тебя, что мне и так непросто сейчас. И если на моем лице сияет улыбка, то это не означает, что внутри мне также весело, может на самом деле там, – прикоснулась я к своему сердцу, – корчусь от боли. Ночами бью ногами кровать, чтобы не провалиться в кошмар, где меня раз за разом бросают у алтаря. Пойми, я тебя ведь совсем не знаю, но ты становишься частью моей жизни. Своим поведением, то провоцируешь меня, то заставляешь жалеть о своих словах.
Громов слушал молча, ни разу не прервал, даже не повернулся. Я созерцала его спину, видела, как пульсировала венка на виске, и чувствовала себя неблагодарной скотиной.
В кабинете повисло молчание, а мы все так и стояли, словно шахматные фигуры на доске. В какой-то момент Влад медленно развернулся, и мне ничего не оставалось, как поднять на него взгляд. Столько всего хотелось высказать, выговориться, выплюнуть всю боль, что разъедала душу, но я решила, что на сегодня хватит. Он и так являлся потерпевшим, судя по его внешнему виду, и добивать парня, вываливая на него поток мыслей, явно будет лишним.
Громов медленно поднес ладонь и коснулся пальцами моей щеки, в неконтролируемом порыве я прижалась к его руке, ощущая тепло кожи. Прикрыла веки, на миг, растворившись в чужой нежности, позволяя себе побыть хоть секунду, но слабой. Противоречила своим словам на всю тысячу процентов, но иначе не могла. Объективно следовало признать, что он умел притянуть и дело обстояло не в обаянии, какие-то импульсы пробежали по моему телу, заставляя расслабиться. А в следующее мгновение я ощутила прикосновение к своим губам. Медленно, даже мучительно-тягуче он, словно смаковал каждое движение. Сквозь бурелом сомнений и раздумий, я никак не позволяла проникнуть глубже, но с каждым прикосновением мои границы становились все меньше, пока совсем не исчезли.