К тому же под гром аплодисментов фейерверк уже заканчивался пышной многоцветной аллегорией, изображавшей двух орлов, французского и австрийского, соединенных волшебством господ Руджиери. Но это примечательное творение пиротехники удостоилось лишь презрительного взгляда Марианны.
"Нелепо, - подумала она, - нелепо и напыщенно! Так же как и то, как я вывалила свой титул на голову этой простушке! Но это только ее вина. Как бы я хотела, чтобы она провалилась сквозь землю!.. Мертвой бы ее увидеть, мертвой! Подумать только, она его жена, его жена!"
Три буквы притяжательного местоимения, отныне связывавшего Язона с Пилар, причиняли Марианне мучительное раздражение, как укусы пчел. Ее охватило знакомое желание бежать куда глаза глядят. Это примитивная потребность, пришедшая, возможно, из глубины веков от каких-то предковкочевников, овладевавшая ею всякий раз, когда страдание поражало ее сердце, но не от трусости или боязни противостоять, а из-за необходимости скрыть от чужих глаз собственные чувства и обрести в отдалении и одиночестве необходимое спокойствие.
Она машинально последовала за толпой к бальному залу, где снова запели скрипки в ожидании начала ужина, с единственной целью - продолжить свой путь к карете, к спокойствию своего дома и комнаты. Это посольство и все заполнявшие его люди вызывали у нее теперь отвращение.
Даже присутствие Наполеона, сидящего на красном с золотом троне, установленном для него и Марии-Луизы в глубине зала, не могло остановить Марианну. Она хотела уйти. Но вдруг она увидела направляющуюся к ней группу дам с Доротеей и графиней Кильманзег во главе, и это зрелище вызвало у нее возглас недовольства. Теперь она должна будет болтать о пустяках, обмениваться никчемными фразами, когда ей так необходима тишина, чтобы услышать странные крики, которые испускало ее сердце, и попытаться хоть что-нибудь понять. Нет, это невозможно, она не сможет вынести...
Почти одновременно она увидела рядом с собой Чернышева и, не раздумывая больше, повернулась к нему.
- Вы просили у меня танец, граф. Этот - ваш, если вы желаете.
- Как жестоко, сударыня! У верующего не спрашивают, хочет ли он прикоснуться к божеству!..
Она холодно взглянула в глаза русскому.
- Я хочу только протанцевать этот вальс, и не вздумайте ухаживать за мной, - решительно отрезала она.
На этот раз он ничего не ответил, удовольствовавшись поклоном и улыбкой. На краю танцевального круга Марианна бросила сломанный веер, накинула на руку длинный шлейф и вверила свою талию руке кавалера. Он схватил ее, как хищник добычу, увлекая почти в самую середину танцующих с пылом, вызвавшим у нее меланхолическую улыбку.
Русский был ей неприятен, но он откровенно желал ее, и в состоянии замешательства, в котором находилась Марианна, нельзя было не признать утешительной встречу с существом, испытывающим хоть какое-то чувство, пусть даже такого порядка! Он танцевал превосходно, с удивительным чувством музыки, и у Марианны, вихрем закружившейся в его руках, явилось ощущение, что она летит по воздуху. Вальс освободил ее от тяжести собственного тела. Почему же он не хочет освободить также и ее душу от смятения?
Пересекая в танце просторный зал, она заметила императора, сидевшего на троне рядом с императрицей и тихо разговаривавшего с ней, но ее взгляд не задержался на них. Эти двое ее больше не интересовали. А Чернышев уже увлек ее дальше. Она также увидела Язона, танцевавшего со своей женой. Их взгляды встретились, но Марианна с раздражением отвела свой, затем, внезапно побуждаемая чисто женским демоном кокетства, этой присущей любой задетой женщине внутренней потребностью ответить ударом на удар, болью на боль, она адресовала русскому ослепительную улыбку.