Но Марианна даже не взглянула ни на уцелевшие башни, так красиво отражающиеся в переливчатых водах пруда, ни на стройные холмы, среди которых гнездился город, ни на горожан в живописных костюмах, с любопытством сгрудившихся вокруг элегантной берлины.
Ее поместили в апартаментах Севинье, в комнате очаровательной маркизы, но ни старания Агаты, ни радушный прием учтивого, полного благожелательности содержателя пансиона не смогли победить черную меланхолию, в которой Марианна добровольно замкнулась. Ее единственным желанием было спать, спать как можно дольше и, если это окажется возможным, до тех пор, пока кто-нибудь не принесет новости о Язоне. Кроме этого, было бесполезно говорить с ней о чем-нибудь другом или пытаться расхваливать прелести пейзажа.
Она оглохла, ослепла, онемела. Она ждала.
Так прошло пятнадцать дней. Дней довольно странных, ибо впоследствии в памяти Марианны о них осталась туманная неопределенность. Она запретила допускать к себе кого-либо, особенно врачей, удивлявшихся поведению такой странной курортницы.
Приезд Талейрана нарушил эту серую будничность, принеся маленькому городку возбуждение, а Марианне непредвиденную помеху. Она ожидала прибытия князя налегке, с одним секретарем и слугой Куртиадом, например. Но вот когда соседний дом заполнился толпой людей, ей пришлось признать, что Талейран имел совершенно противоположную точку зрения относительно того, какой должна быть княжеская свита. Там, где княгиня Сант'Анна удовольствовалась одной горничной и кучером, князь Беневентский привез с собой армию слуг и поварят, своего повара, секретарей, приемную дочь Шарлотту с неизменно близоруким воспитателем, г-ном Феркоком, брата Бозона, на десять лет младше, но глухого, как пень, и, наконец, свою жену! Иногда, впрочем, у него бывало и больше приглашенных. - Больше всего удивил Марианну приезд княгини. В то время как в особняке Матиньон Талейран по возможности старался избегать контактов с женой, в то время как вообще с самых первых лет он отсылал ее на лето в принадлежащий ей небольшой замок Пон-де-Сен, где он никогда не появлялся, предпочитая общество герцогини Курляндской и ее уютное летнее жилище в Сен-Жермене, он всегда регулярно привозил ее в Бурбон.
Она теперь узнала, что дело здесь шло об основанной Талейраном традиции хотя бы три летних недели проводить в обществе своей жены. Кроме того, Марианна была тронута приемом своей бывшей хозяйки, которая горячо ее обняла и проявила искреннюю радость, увидев ее снова.
- Я знаю о вашем горе, дитя мое, - сказала она, - и хочу, чтобы вы были уверены в моем понимании и полной поддержке вас.
- Вы бесконечно добры, княгиня, и я это говорю не в первый раз! Присутствие друга - самая большая ценность.
- Особенно в этой дыре! - вздохнула княгиня. - Можно умереть от скуки, но князь утверждает, что эти три недели приносят громадную пользу всем домашним. Когда же мы снова сможем проводить лето в Валенсее! - сказала она, понизив голос, чтобы не услышал муж.
Пребывание в Валенсее было ей категорически запрещено с тех пор, как, став роскошной, но вынужденной резиденцией испанских инфантов, замок и его романтичная обстановка стали местом идиллии хозяйки и очаровательного герцога Сан-Карлоса... Это могло пройти и не замеченным князем, если бы Наполеон не счел необходимым лично предупредить Талейрана о его беде, причем в очень резких выражениях, доставивших радость злым языкам. Князь вынужден был вмешаться, и бедная княгиня не могла утешиться, потеряв свой рай.
В то время как она приступила к своему водворению под хлопанье дверей, стук сундуков, топот ног и возгласы слуг, привлекших внимание любопытных горожан, Талейран направился к Марианне под предлогом узнать, хорошо ли она устроилась.