Одна из трёх штурмовых групп под моим руководством обошла селение, и с запада, по прибрежной полосе, просочилась к пристаням. Ребята Фанга ещё засветло засекли секрет из двух епископских отроков, типа замаскировавшихся на речном обрыве. При подходе с этой стороны по пляжу — прямо на них и вышли бы.
Вышли. Лежат «секретчики», остывают. Фанг своих хорошо учит — даже не ворохнулся нигде никто.
Впереди, в паре сотен шагов, костерок. Там ещё парочка караульщиков. Костерок возле начала пристани. Пристань — земляная насыпь, укреплённая деревянными сваями, и двое мостков, уходящих в Волгу. К мосткам пришвартованы плав. средства, местные и епископские.
Надо, конечно, строить более основательно. Но вы ледоход на нерегулируемой Волге представляете? С таким же половодьем. Сюда бы блоки бетонные, по пятку тонн каждый, в шесть рядов, да сваркой их повязать…
На лодейках люди есть. Лодки, барки в походе без присмотра не оставляют. Шесть лоханок на двух причалах. Бойцов там быть не должно — караульщики. Их забота — криком кричать.
Трое парней-голядей переглядываются. Старший, подбирая русские слова, уточняет:
– Эти… у костра… резать?
Эх, Елицы нет. Когда-то она в сходной ситуации перед караульными у костра голой плясала… Я б ещё раз посмотрел.
– Нет. Хорошо сидят. Ольбег, ты где? Снимите?
Ольбег дёргается — первое боевое задание! Потом с двумя молодыми парнями-лучниками начинает выдвигаться. Место открытое — близко не подойти. Но караульщики у костра смотрят на реку — услышали что-то. А, плеск характерный. «Водомерки» подходят.
Ольбег выводит своих на сотню шагов.
Классика: нельзя сидеть у костра в зоне боевых действий. Мишень — идеальная. Хотя понятно: у костра — вторая линия. Понадеялись на секретчиков. И ещё: в карауле — молодёжь. Дедовщина «аз из» — опытные гридни, после похода лодейного и славной победы над смердами сиволапыми, в тёплых избах на мягких постелях отдыхают. На стрёме — сопляки-новобранцы.
Один из караульщиков затих сразу, второй пытается шевелиться, шуметь. Третья стрела — от Ольбега — успокаивает окончательно.
– Хусдазад, запалить мостки от берега. Командуй.
На лодочках есть сторожа. Слать своих ребят выковыривать пришлых в темноте — не хочу. А так сторожа проснутся, вылезут на огонёк. Тут их стрелки и уполовинят. А вздумают концы рубить да в Волгу уходить — их «водомерки» проредят.
– Господине! Сова крикнула.
Ага. Вот и сигнал.
– Поспешим же, други мои, на веселие.
«Поджигатели» возятся у мостков, наконец — пыхнуло. От лодеек начинается крик. И мгновенно стихает — стрелки из темноты хорошо бьют по подсвеченным, поднявшимся в лодках головах. А мы поспешаем в гору к селению.
Справа впереди пепелище сгоревшего дома тиуна. Эх, Колотило, Колотило… Хороший у тебя дом был. Недавно я там с Самбориной и Сигурдом разговаривал, а теперь оттуда остывшим кострищем несёт.
«Что день грядущий нам готовит?»
…
«Скопытюсь ль я дрючком пропертый?
Аль мимо прошпындонит ён?».
Слева забор. Несколько месяцев назад я тут Раду нашёл. Забор поставили. А ворота так и не навесили. «Древощепы из куширей» говорили — здесь у пришлых гнездо. Одно из.
Заглядываю. Сортир уже стоит. А перед ним белеет… В прошлый раз там тужилась Радина дочка, а теперь… фиг его знает — что-то двуногое.
Киваю парнишке-охотнику возле меня. И любитель полуночной дефикации влетает. В открытую дверь «уголка уединения» с острой железкой в животе. Громко влетает. Поднял тревогу. Но дело не в этом — в селении, где-то впереди начинается истошный крик. Недолго. Но опытным воинам должно хватить.
По нашим прикидкам, здесь в усадьбе встал на постой десяток из «епископской кованой сотни». Один из трёх. Минус 4–8 караульщиков на пляжу и в лодейке, плюс «дружинные отроки и слуги». Человек 15–20. Гридни — в избе, прочие — по сараям.
– Хусдазад! Сени, окна. Командуй.
Парень с напарником кидаются к крыльцу. Дверь вдруг распахивается. На пороге — здоровенный бородач. В кольчуге, в чуть перекошенном, незастёгнутом шлеме с поднятой кепкиным козырьком личиной, с мечом в руке. Босой, в подштанниках.
«Поджигатели» едва успевают отскочить от маха широкой, чуть отсвечивающей полосы его меча. Вторым взмахом гридень сбивает в сторону брошенный ему в грудь дротик голяди и, вскрикнув, падает в сторону — почти одновременный дротик Сухана попадает в лицо чуть выше верхней губы.
«Козырёк» надо было на морду лица опускать. Не сориентировался в обстановке.
Один из «поджигателей», тоненько подвывая, отползает в сторону от шевелящегося ещё епископского гридня с торчащей из лица палкой. А Хусдазад вдруг вопит по дурному, подхватывает свою «макитру» и, головой вперёд, кидается в сени.
– Куда?! Твою мать! Сдурел?!
В избе, похоже, уже проснулись — в окошечках какой-то мерцающий отсвет. Кресалами стукают? Угольки раздувают?
Хусдазад вдруг вылетает назад на крыльцо. Как от пинка. Без «макитры». Поскользнувшись, падает на спину, выдёргивает у себя из «лифчика» «гранату», водит зажжённой зажигалкой по фитилю и лёжа на спине, через голову, кидает в сени.
– Охренел?! Оно ж так не разобьётся!
У него вспыхивает рукав кафтана, пытается сбить огонь. Шапки нет, тряпки нет — просто ладонью… Из избы раздаётся вопль. По окошкам, по тёмному проёму открытых в сенях дверей видно вдруг вставшее там пламя. Огонь стремительно пролетает змейкой по пролитой струйке из «макитры» по сеням, по крыльцу, у Хусдазада вспыхивает другой рукав.
Э-эх, мы тут недавно с Рыксой сиживали, пиво пили, за жизнь говорили, а теперь…
«Враг костром в избушке светит,
Будет чёрный как шашлык.
На крыльце гостей мы встретим
И насадим на свой штык».
Штыков у нас нет. А так — всё правильно.
Напарник Хусдазада отскакивает в сторону — сам весь «гранатами» увешан, как бы не полыхнуло. Двое мечников из моей команды быстро, не целясь, вгоняют по сулице в пылающий зев сеней, кидаются к герою-поджигателю. У угла избы под водостоком бочка с дождевой водой. Его — туда, руки по плечи, с головой.
Кажется, сулицы попали — в рёве пламени слышны крики вопящих епископских воинов. Огненная ловушка: избы у меня ставят крепкие, окошки маленькие. А ломиться в железных доспехах через горнило полыхающих сеней…
«Гридь жаренная». Или правильнее — запечённая?
Вот так и надо. Враг должен сдохнуть до того момента, как у него появится возможность нанести нам ущерб. Были мужички крепкие, опасные. «Кованые гридни». Теперь — мясо подгоревшее.
М-мать! Не все.
В амбаре вдруг распахивается воротина, и оттуда, вереща для страха врагам и храбрости себе, выскакивает десяток подростков. Размахивая топорами и короткими копьями. Подошедший к этому времени на двор Ольбег со стрелками, сбивает двоих. Остальные ломятся ко мне.
Ну, сейчас и я… согреюсь.
Фиг там. Слева Алу делает ложный финт палашом и накалывает ростовского отрока насквозь. Молодец, мальчик — выход клинка не назад, а в сторону, с проворотом в теле. Здесь «маклауд»… вряд ли.
Справа короткий мельк Ивашковой гурды. Удар у него… не ослабел. С маха сносит голову противнику. Вместе с плечом, рукой, выставленным вперёд срамосаксом. Э… скрамасаксом.
А прямо передо мной — спина Сухана. И два его опущенных топора. С них уже кровь капает. Чья-то.
Отроки кидаются назад. Где после краткого обмена ударами с моими голядями и мечниками, успокаиваются навечно.
У нас — двое легкораненных, один обожжённый и… И тут вспыхивает другой сарай — сеновал.
Одинокий парнишка-гранатомётчик, оставленный без присмотра, уныло бурча себе под нос что-то матерное, расковырял горлышко своей гранаты, полил из неё ворота сарая, запалил вынутый фитиль и ткнул им в мокренькое. А пустой кувшин аккуратно убрал в «лифчик». Хозяйственный парень.