Эта модель, стартовав в нашем саду, пролетела над Домом Материнства и совершила мягкую посадку на отдаленном поле у подножия мелового холма. Кроме того, комната была завалена разнокалиберными змеями, чертежами, руководствами по авиамоделизму и комплектами авиационных журналов, напечатанных еще до гибели Старого мира. А на столе у окна стоял предмет моей особой гордости и заботы — деревянный самолет с ракетным двигателем, размах крыльев которого после окончания сборки должен был составить добрых семь футов.
Как я уже сказал, папа взирал на все эти предметы так, будто с его глаз только что сняли повязку и он видит дело рук моих в первый раз. И это несмотря на то, что мама постоянно жаловалась ему на безобразное состояние моей комнаты!
Для меня и для отца наступил момент прозрения.
Пилот! Вот кем мне предстоит стать.
Конечно, я был еще слишком молод, чтобы сразу начать учиться на летчика нашего хилого воздушного флота. Но зерно попало на плодородную почву, и я уже видел себя в кабине реактивного самолета, пронизывающего облака высоко над морем и сушей.
Папа делал все, чтобы подогреть мой энтузиазм. Он где-то отыскивал для меня все новые и новые журналы и книги по авиации. Кроме того, он выделил мне мастерскую, где я мог собирать свои нежно любимые аэропланы. Узнав о том, что топливом для ракетного двигателя моего детища является довольно большое количество пороха (пока реактивное чудо не было готово к полету, я хранил порох под кроватью в жестяной коробке из-под бисквитов), и будучи человеком мудрым, папа отыскал для мастерской помещение подальше от дома. Должен признаться, что ракетный двигатель в первый раз я испытал значительно позже, уже после того, как мне пришлось неоднократно сбривать жидкую юношескую поросль под носом и на подбородке. Тем временем я продолжал учиться в школе и делал это с несколько большим энтузиазмом, чем раньше. Я понимал, что для поступления на курсы подготовки летчиков мне потребуется хотя бы минимум формальных знаний. Но к моему большому сожалению, в основе школьного курса лежало изучение триффидов. Их происхождение, жизненный цикл, свойства и та опасность, которую они собой представляют, изучались глубоко и подробно.
В первые годы существования колонии ее обитатели видели в этих растениях лишь злых демонов. На них возлагали вину за гибель Старого мира, наступившую в середине, как тогда говорили, двадцатого столетия. Все толковали лишь о том, каким злом является это растение, как не допустить его на остров и каким способом уничтожить.
Позже население колонии стало подходить к оценке триффидов более взвешенно. По иронии судьбы, которую любой писатель-сатирик счел бы просто очаровательной, мы стали зависеть от триффидов буквально во всем. Они снабжали нас маслом, топливом, кормом для скота и еще, по самому скромному подсчету, более, чем пятью десятками других не менее ценных продуктов. Разумеется, каждого с младенчества учили распознавать это растение. Поскольку я имел счастье быть сыном Билла Мэйсена, известнейшего в мире эксперта по триффидам, учитель чаще других — по крайней мере мне так казалось — вызывал меня к доске. Неужели старик полагал, что познания о триффидах передаются на генетическом уровне? Впрочем, поскольку речь шла о ботанике, мистер Пинз-Уилкс скорее всего считал, что я унаследовал знание об этом виде флоры при помощи какого-то иного природного процесса — осмоса, например. Какое научное заблуждение!
— Мэйсен... — мрачно начинал мистер Пинз-Уилкс. У него было прекрасное оксфордское произношение, хотя голос из-под щегольски подкрученных усов звучал чуть глуховато. — Мэйсен, не мог бы ты изложить нам все, что тебе известно о триффидах?
Этот вопрос он задавал десятки раз.