— Было бы неплохо узнать, — отозвался он и, ухмыльнувшись, последовал за диспетчером внутрь здания.
Джон Томас сел в свою машину и выехал со стоянки, включив сирену и проблесковые маячки, для того чтобы все уступали ему дорогу. Он должен добраться до дома Лиззи раньше Лема Маршала, пока тот не натворил каких-нибудь глупостей: например, не взял в заложники свою жену и семерых детей, черт бы его побрал.
Полдень пришел и минул. Когда солнце начало спускаться к горизонту, навалилась жара. Медленная, вязкая, размягчающая, казалось, даже кости. Даже Бандит поддался ей, вот уже в третий раз задремав в коридоре, единственном месте в доме, где была тень и обдувал легкий ветерок.
Жара заставила Саманту пойти поискать в шкафах Джона Томаса что-нибудь более просторное и прохладное, чем то, что мог предложить ее собственный, довольно скудный, гардероб. Ей показалось, что подходящую одежду она сможет найти на верхней полке. Сэм придвинула стул и взобралась на него, чтобы добраться до футболок большого размера, которые ей удалось заметить.
Впопыхах она потянула на себя стопку одежды слишком резко, и ворох маек и рубашек, в коробках и без, посыпался на нее. Сердито бормоча проклятия, Сэм слезла со стула и начала собирать их.
И только подняв последнюю рубашку, она увидела письма, высыпавшиеся из старой обувной коробки. Письма, адресованные ей, написанные почерком Джонни. Их было очень много: все запечатаны, и на каждом стоял штамп «Вернуть адресату».
В одно мгновение пятнадцать лет обиды исчезли как дым.
— О Джонни! А я-то думала, ты забыл меня!
Дрожащими руками Саманта собрала письма в пачку у себя на полке, начав сортировать их по датам, указанным на штемпелях. И разложив по порядку, вскрыла первое. Ведь все равно они предназначались ей.
Вскоре закапали первые слезы. К тому моменту, когда она добралась до последнего письма, ей было просто плохо от жалости и раскаяния. Ему было не все равно, он не забыл ее. Он писал. И, несмотря на то что она ни разу не ответила, он все равно вернулся в Коттон, надеясь увидеть ее здесь.
Сэм прикрыла глаза, представляя Джонни восемнадцатилетнего, обиженного и страдающего.
Представляя, как он стоял в своей солдатской форме на похоронах отца, окаменев, без слез глядя, как опускают гроб в могилу, и думая о том, что она бессердечно бросила его.
— Джонни… Джонни. Я не знала. Я не знала. — Саманта упала на пол и, прижимая письма к груди, зарыдала. Из шока ее вывел лишь холодный нос Бандита, ткнувшийся ей в шею.
Она сложила все, что было на полке, в том же порядке, как раньше, оставив себе лишь письма. Они принадлежали ей. Только доставка задержалась на пятнадцать лет. Саманта всхлипнула. Как жаль, что они пришли к ней слишком поздно. Как теперь все ему объяснить?
Она перешагнула через собаку и, сбрасывая на ходу одежду, отправилась в ванную. Если нельзя сходить искупаться, то почти такое же удовольствие она может себе доставить другим способом.
Она собиралась наполнить старомодную, глубокую, на разлапистых ножках ванну Джонни доверху прохладной водой, забраться в нее и вообразить, что она лежит на одном из уединенных калифорнийских пляжей.
В течение последующих двух часов Сэм неукоснительно следовала своему плану. От долгого лежания в воде кончики ее пальцев на руках и на ногах стали напоминать белые морщинистые черносливины, но тело освежилось и помолодело.
Выбираясь из ванны, она услышала, как гавкнул Бандит. У Саманты учащенно забилось сердце, и она стала поспешно вытираться. Может, Джонни вернулся домой пораньше? Это было бы чудесно. Она бы быстренько собрала провизию для пикника, и они пошли бы на берег реки, где, лежа под знакомой старой ивой, она сумела бы рассказать ему о том, что нашла письма.