— Для тебя, Джонни Найт, шестнадцать, наверное, уже почти взрослый возраст. — Она улыбнулась, чтобы смягчить свои слова. — Но Сэм, которую ты знал, понятия не имела о взрослой жизни. Знала только привязанность… и юную любовь.
Он вспыхнул оттого, что она так буднично упомянула о самой важной ночи в его жизни. И тут же нахмурился, услышав продолжение.
— Знание жизни пришло позже, с тем полночным стуком в мою дверь. Я хоронила своих родителей одна. И ждала, что мир остановится. Но он не остановился, и я как-то умудрилась зацепиться за остатки разума и потихоньку отвоевала себе безопасную нишу для жизни.
Эмоции живо сменялись на ее взволнованном лице. Джон Томас почти физически ощущал старую боль и новые страхи, обуревавшие ее.
— Расскажи мне поподробнее о твоей работе в актерском агентстве. Надеюсь, это интересное дело.
В ответ Саманта рассмеялась, но лишь раз. Это был короткий, живой всплеск, совсем нерадостный.
— О да! Я… я была одним из лучших агентов по найму актеров. Наше агентство имело прекрасную репутацию, так как подобрало актерский состав для нескольких фильмов, получивших «Оскары». У меня самой… была очень хорошая репутация. — Она поморщилась, скрывая боль. — Это было до того, как я потеряла статус ценного работника и превратилась в обузу, от которой были не прочь избавиться.
К столику подошла официантка, чтобы принять заказ.
— Я бы съела ворону, — сказала Саманта и неприятно усмехнулась прямо в лицо официантке.
Джон Томас нахмурился. Но тут же одернул себя. А что он, собственно, ожидал увидеть? Как еще она могла себя вести? Если бы подобное случилось с ним, он тоже сходил бы с ума.
Он поспешил вмешаться, пока Саманта не успела сказать еще что-нибудь странное.
— Она будет чизбургер и… жареную картошку. И еще клубничный коктейль, — отрывисто буркнул он. — То же самое для меня, только чизбургер двойной и без картошки.
Официантка кивнула и поспешила удалиться. Брови Саманты изумленно изогнулись.
— Что ж, спасибо, что решил все за меня, — протянула она.
— Кто-то должен был это сделать, — парировал Джонни. Ее брови приподнялись.
— Ты не будешь картошку?
— Я съем твою.
Саманта задохнулась при виде усмешки на его лице и поняла, что самое умное, сделанное ею с тех пор, как она переселилась в этот проклятый Богом город, — это письмо, отправленное в Техас.
Позже Саманта мерила шагами свою квартиру, поглядывая время от времени на широкую спину мужчины, сидевшего за столом и просматривавшего груду писем с угрозами. Девушка размышляла, как могло случиться, что из городского хулигана Джонни превратился в того, кто борется с подобными типами.
— Послушай, а где твой отец?
Ее вопрос прозвучал неожиданно, и так же неожиданно старая боль напомнила о себе спазмом в желудке.
Теперь Джон Томас редко вспоминал об отце, но, когда воспоминания все же приходили, ему с трудом удавалось представить себе, как тот выглядел.
Он отбросил на стол пачку бумаг, оттолкнул назад стул, на котором сидел, и встал. Как ни было ему тяжело, он хотел видеть ее глаза, отвечая. В противном случае он потом всегда задавал бы себе вопрос: какова была ее первая реакция?
— Он умер в тюрьме.
Саманта осталась спокойной. Ничто не мелькнуло ни на лице, ни в голубых глазах. Они по-прежнему глядели спокойно и уверенно. Джонни медленно выдохнул.
— Когда?
— Десять недель спустя после того, как я уехал из Коттона. — Он рассмеялся, но смех получился резким, болезненным.
— Я не знала, — прошептала она.
— Откуда было тебе знать? — произнес он с горечью. — Когда я приехал на похороны, тебя уже не было в городе.
Прежде чем он понял, что происходит, Саманта шагнула вперед и прижалась к его груди.
— Прости, — сказала она. — Я не хотела бередить старые раны.