– Да ну тебя! Сколько ты хочешь на самом деле? Ишь заломила!
– Да ты сам скажи, купец, почем взять хочешь?
– Кха… Ну, по десять кун за горшок, по пятнадцать за котел малый и по двадцать пять за большой.
– Тю… Да ты надурить меня хочешь! – возмутилась Улина, уперев руки в бока. – Потом всем рассказывать будешь, как посмеялся над глупой бабой! Надо мной же похохатывать все будут! Скажут, за сколь купила, за столь и продала, да еще все лето рать на свое серебро кормила, что в страны заморские плавала вместе со мной за товаром. Стыд-то какой мне будет!
– Да брешешь ты все! Как баба в заморские земли ходить может?
– А может, и брешу насчет того, что была там! Только много ума не надо, чтобы ратников нанять да купца с ними отправить! А уж ныне это мой товар, не в убыток же себе его отдавать?! А ты задарма все забрать хочешь!
Замолчавшая толпа оттаяла, и даже послышались голоса поддержки смелой черемиски от слегка ухмыляющихся жителей Переяславки.
– Так держи, девонька! Вона какие котлы, без шва единого, даже от молота кузнечного следов нет, истинно чудо заморское!
– Ну… – спустя минуту такого гомона Федор пошел на попятный. – По сорок котел большой возьму и горшок по двадцать. Все, последнее мое слово.
– Будто ты не знаешь, купец, сколь надо припасов для рати судовой! – Улина завертела головой в разные стороны и потащила из толпы новгородца, который недавно купил у нее утварь. – Да я вот ему, как первому покупателю, котел большой за полторы гривны отдала… Так ведь, родненький? – Острый каблучок сапожка впился ратнику в ногу. – А тебе только за то скинула, что ты скопом все берешь! Пойду на Вятку ту же – большая утварь по две гривны разойдется! – Второй каблучок ненароком прошелся по сапогам Петра.
– Да уж что на Вятку идти, красавица, тут расторгуешься хорошо, – вздрогнул Петр, но тоже подключился к торгам. – Я бы у тебя и по гривне все котлы походные скупил. Рать растет, а сухой кусок воям в горло не лезет…
– Ну, твоя взяла, красавица, – обреченно махнул рукой Федор. – Беру все большие по его цене, но на остальную посуду все же убавь половину стоимости.
– Ох, ласковый мой, да я бы с превеликим удовольствием, – всплеснула руками Улина, показывая на пробирающегося через толпу Кузьму. – Но видишь, еще один покупатель идет, а он уж точно на все мои цены согласится. Как уговаривал меня поутру, с товаром встретив, как обхаживал… Только вот имени своего не сказал. Все вы такие, кобели проклятые!
– Кузьмой меня кличут, молодица, – растолкал всех любопытствующих от товара подошедший новгородец и начал перебирать железную утварь. – Только напраслину ты на меня возводишь, хая словами погаными, товар я твой обхаживал, а не тебя. Хотя, не будь ты такова… какая есть, то кобели бы около тебя не крутились.
– Ох, срезал девку на лету, – послышалось из толпы.
– Срезал, срезал, родненький. Поставил на место лапотную, – безропотно согласилась Улина и тяжело вздохнула: – А что делать? Нрав свой на торгу не покажешь – так разденете, разуете и без единой куны оставите. Сколько ты, Федор, за котлы большие дать хотел, по гривне за штуку? Отдать тебе, что ли, весь товар?
– Давай, красавица, – подобрался тот, протягивая ладонь и чуть смущаясь, что скреплять договоренность придется с бабой. – Все возьму. Вот тебе в том мое слово!
– Ну-ка охолонь, Федька! – резко вмешался Кузьма, заставив того отдернуть протянутую руку. – Какое имя от родителей получила, молодица?
– Получать легко, отдавать трудно. Ну да ладно, бери за так, купец: Улиной меня родные зовут.
– Так вот, Улина, набавь куну к каждой цене, что тебе этот… купчишка сказал, и товар на мой ушкуй грузи.
– Эй, Кузьма, да что ж ты делаешь? – Возмущение было написано большими буквами на лице Федора. – Не пожалует тебя Захарий за такое твое вмешательство!
– С Захарием я сам разберусь, если… когда он поправится. И между прочим, Федька, за лечение его я сговаривался заплатить, хотя его монеты все у тебя в мошне лежат целехонькие. Не пришел ты вечор ко мне и не предложил серебро своего хозяина за его же здоровье выложить!
– Кгхм… моя вина, Кузьма. Однако же и ты не прав.
– Ну, раз признал, то отойдем в сторонку и сговоримся, – кивнул в ответ купец и повернулся, чтобы начать выбираться из толпы.
– Ох, теперь гораздо проще все стало, – облегченно вздохнула Улина, провожая взглядом развернувшихся новгородцев. – Ну что, воевода, верно ли то, что возьмешь ты весь мой товар за ту цену, что называлась тут?
– Сговаривались лишь насчет котлов, – подыграл ей Петр. – Однако же и по поводу другого товара я поторговаться не прочь. Прибыток сулит эта утварь изрядный, если развезти ее по поселениям нашим. Однако не уверен я, что такую цену готовы заплатить людишки. Поиздержались они мехами в этот год… Разве что отдать в расчете на зимнюю добычу?
Замершие при первых словах черемиски новгородцы переглянулись и вернулись обратно к разложенному товару, стараясь не обращать внимания на его хозяйку.
– А не дурят ли нас, Федька, а? – внятно произнес в толпу Кузьма. – Вечор сказывали, что черемисы те княжьими ратниками являются. А окрест сей девицы более никого из ее племени не наблюдается…
– Точно! – просиял Федор. – Она же нам про рать толковала, которую нанимала, дабы на полудень ходить. А где она, эта рать-то? Нечистое дело тут творится, сговорились они.
– Что скажешь, девица? – кинул Кузьма вопрос в задорные, полные бесенят глаза Улины.
– А то и скажу, купец, что зря ты пытаешься камешки подводные в таком простом деле найти. Думаешь, что такой поход без ведома ветлужского кугуза мог случиться? А монеты на сей товар я у себя взаймы взяла, мошну из-под поневы достав?! Ох, да что я мелю-то, пустоголовая! – запричитала Улина. – И зачем я тебя обманываю, купец честный новгородский! Да сами они тут горшки эти клепают! Каждый второй у них тут кузнец! И бабы, и дети!
– Ладно, остановись! – потряс головой Кузьма, не обращая внимания на оторопелые взгляды, которыми награждали черемиску Петр и другие общинники в толпе. – Аж звон в ушах пошел от придумок твоих… А почему товар в этой веси? Пошто не самому кугузу отвезли, дабы лицезрел он плоды дел своих торговых?
– На это я тебе отвечу, купец, – вмешался Петр, в голове у которого сразу закрутились те наставления, которые ему оставил воевода. – Утварь сия предназначена была для продажи в землях суздальских, муромских и рязанских. А мы первое поселение по Ветлуге, где храниться может этот товар без разорения для кугуза. Пошлин не берем, охрану предоставляем… Более того, скажу я тебе, вои наши вместе с черемисами ходили в земли дальние и ныне в Суздаль с ними же отправились. Только вот оплошали мы немного, сговорившись за серебро стеречь по дороге этот груз железный! – Он досадливо цокнул языком и добавил: – Нет бы долю в товаре взять!
– Да ты сам видишь, Кузьма, – поправила что-то в своей прическе Улина, – сколько воев тут живет, да какие! Черемисские гридни ни в какое сравнение не идут с ними. Я не про доблесть воинскую сказываю, – поправилась она, увидев смешинки в глазах новгородцев, – а про доспехи и ратное умение! Видел ли ты такое, чтобы на каждом втором муже в захудалой веси бронь добрая была вздета и сабли харалужные на поясах висели, а? Потому и выбрал их князь наш. С одной стороны – в землях его живут, зависят от него, с другой – с силой такой надо в мире жить, а то и в союзе… Да и применять ее себе на пользу.
– Уговорила, языкастая, – махнул рукой Кузьма, не имея сил более спорить. – Берем мы по Федькиной цене весь товар твой на двоих.
– Так бери! Только кто ж тебе отдаст его, золотой мой? – ухмыльнулась Улина. – Мы с Федором не сговорились, а моя цена в половину его дороже была. Да еще Петр, что воеводу замещает, себе товар требует.
– Да неужто ты, краса ненаглядная, не уступишь нам до цены нашей? – с придыханием вмешался младший из новгородских купцов. – Ведь все скопом берем…
– Мне, Федор, со своего лица воду не пить! – отрезала черемиска. – Оттого, что ты его похвалишь, оно милей мне не будет. Хотя… раз такое дело, могу еще набавить цену на утварь свою, если хочешь!