Близнец был уверен, что у его товарищей свои вкусы и предпочтения, свои привязанности и симпатии, оттого император слыл человеком удивительным.
Близнецу нравилась принцесса Арианна, но он никогда бы не смог влюбиться в нее – чувство любви к женщине было ему неизвестно. И потому он не страдал ни от неразделенной страсти, ни от всепоглощающей тоски по единственной и недостижимой. К его услугам были многочисленные наложницы, официально принадлежащие наместнику Ашкелона, герцогу Гуммеру, ибо такой статус женщины не противоречил давним ашкелонским традициям. Девушек близнецам приводили в специальных повязках на глазах, чтобы они не знали, с кем свела их судьба.
В свое время, восемь веков тому назад, на одном из первых заседаний Большого Ночного Совета яростно обсуждался вопрос о том, имеют ли близнецы право на любовь и личную жизнь. Однако на чашу весов с одной стороны были положены чувства нескольких человек, а с другой – судьба империи и двух континентов. Как и водится в таких случаях, интересы всех перечеркнули судьбы некоторых. Так, верно, и должно быть, и политики лучше других понимают необходимость подобных решений; однако оно далось Совету не без труда. И теперь Аббон Флерийский, как раньше его предшественник, заботился о том, чтобы близнецы, не имея возможности обзавестись подругой и семьей, хотя бы не страдали от этого.
Двойники императора так тесно были связаны с ним и друг с другом, что смерть одного поразила всех в самое сердце. Предупрежденные о необходимости соблюдать осторожность и серьезнее прежнего относиться к вопросам безопасности, близнецы думали о другом. О том, кто посмел поднять руку на государя, кто не убоялся возмездия, а главное – зачем ему это потребовалось?
Шут появился в самый разгар пиршества. Притащил огромную охапку сиреневых роз, так бережно лелеемых садовником в отдельной оранжерее, и вручил ее принцессе с низким поклоном.
– Ваше величество! – произнес нежнейшим голосом. – Желаю, чтобы вы были счастливы и любимы, прекрасны и желанны всю свою жизнь. И чтобы вы не заметили, если она когда-нибудь закончится.
– Спасибо, – сказала Арианна, наклоняя свою очаровательную головку.
– Ты даже не хочешь пошутить? – разочарованно спросил Лодовик Альворанский. – Для чего же государь Великого Роана держит тебя, если не для смеха?
– Счастье Ее величества, императрицы Арианны, – ответил шут совершенно серьезно, – не представляется мне темой, которая могла бы служить мишенью для насмешек.
И добавил совсем другим голосом:
– Я здесь, чтобы свадебного торта отведать и прочих лакомств, а для смеха Его величеству и тебя за глаза хватит, венценосный несносный братец, особенно если ты постараешься говорить умные вещи. Что у тебя получается забавнее всего.
Лодовик вспыхнул до корней волос и хотел было что-то сказать, однако шут заметил примирительно:
– На меня, дурака, обижаться – только себе век укорачивать. А его с большим удовольствием можно укоротить и чрезмерным потреблением этих прекрасных вин и аппетитной снеди, так что второй способ я тебе, братец, рекомендую гораздо более горячо.
Король Альворанский фыркнул и приступил к следующему блюду. А Даргейм, внимательно рассмотрев шута, заявил:
– Я всегда думал, что шутам положено всех развлекать. А ты вместо того говоришь правду. Правильно ли это?
– Так ведь, – откликнулся шут, – примут правду за шутку, глядишь и посмеются – помилуют. А кому еще позволено правду говорить, чтобы за нее не поплатиться? А мне к тому ж приплачивают! А также замечу, твое величество, что правда к тому же развлекает, ибо мало кто обладает таким острым умом, чтобы выслушать ее и понять…
Даргейм открыл было рот, чтобы сказать, что ему-то позволено и даже должно говорить правду, но не стал.