Олег прошел к телегам, достал серебряный кистень, прицепил к поясу. Перевязь с саблей сунул под мешки с товаром, вернулся к дому и, присев на завалинку возле крыльца, прислонился спиной к шершавым бревнам. Рядом хрустела рыбьей головой кошка, сверчки заливались, как в последний раз, возле коновязи переступали лошади.
Темная фигура возникла рядом неслышно, словно выросла из мрака.
– Слышь, Олег, кого встречать будем? – тихо спросил Невзор.
– Не знаю еще, – нехотя признался Середин, – но, похоже, без драки обойдемся. Ты чего есть не стал?
– Сыт я, – коротко ответил бывший дружинник.
– Ты смотри, Невзор. Разговор наш у реки помнишь? Я второй раз предупреждать не стану, – процедил Середин.
– Давай договоримся, Олег. Или ты мне веришь, или нет! Нет – так я уйду. Грешен, овцу я задрал, потому и от еды отказался.
– Хоть не хозяйскую?
– Нет. От стада отбилась на той стороне деревни, тут я ее и…
– Охо-хо, – потянулся ведун, – ладно, все равно утром уйдем. Это даже лучше, что у тебя аппетит пропал.
– Чего?
– Тихо… – Олег прислушался. – Вроде, ходит кто в избе. Ты давай к колодцу. Раньше придешь – больше увидишь. А я скоро подойду и, кажется, не один.
Невзор беззвучно исчез, словно ночь поглотила его. Ни травинка не шелохнулась, ни плетень не скрипнул. Середин замер. Кошка выглянула из-под крыльца, потерлась о его ноги, мяукнула. Он не погладил ее, не отводя глаз от двери.
– Тихо, Мурка, похоже, свои. Мне бы твои глаза, ну, да придумаем что-нибудь.
Глава 4
Без скрипа открылась дверь. Белослава, босая, но в нарядной рубахе, высоко подпоясанной под грудью, с узорами на оплечье, вороте и вдоль рукавов, шагнула на крыльцо. Рубаха была явно свадебная, в призрачном свете луны многоцветье узоров скрадывалось, приобретая нежные пастельные тона. Волосы девушки были распущены по плечам.
Белослава оглядела улицу, скользнула пустыми равнодушными глазами по Олегу и, спустившись с крыльца, вышла со двора. Ведун направился следом, не скрываясь, но стараясь идти бесшумно. Спящие избы притаились в садах за плетнями, тишина давила, словно могильной плитой. Сруб колодца отбрасывал на вытоптанную землю короткую широкую тень. Девушка остановилась, протянула руки, словно обращаясь к кому-то, видимому только ей. Губы ее беззвучно шевелились, шепча то ли молитву, то ли заклинание. Крест на запястье нагрелся. Середин подошел ближе, с недоумением посмотрел вокруг.
– Он прямо перед тобой, Олег. Разговаривает с ней, – раздался негромкий голос Невзора.
Середин выругался, прикрыл глаза.
– Ты, луна светлая, ты, ночь темная, вы, звезды ясные, не прогневайтесь просьбой малой: дайте мне глаз кошачий, слух волчий не для злого дела – ради истины, хочу видеть невидимое, слышать неслышимое, хочу правду открыть, хочу беду отвести.
Ночь заиграла бледно-голубыми и зеленоватыми красками, словно вобрав в себя блеск звезд, серебро ущербного лунного диска. Прямо перед Белославой, окутанный легкими сполохами света, стоял стройный парень с тонкими чертами изнеженного лица. Несмотря на красоту, было в нем что-то капризное, как у пресыщенного подарками ребенка.
– …разлучить нас, горлица моя, увести тебя, красоту твою спрятать, чтобы забыла ты меня, любушка…
– Кончай базар, – рявкнул Середин, – не дури девке голову.
Парень повел рукой, и Белослава застыла, как изваяние, с мольбой протягивая к нему руки.
– О-о, – насмешливо протянул парень, – а я уж думал, сестренка ее жениха привела. Ты ведь не местный, да? Странник, путник. Так ступай дальше, что тебе до нее? Ты ведь, наверное, и не знаешь, кто я?
– Невелика тайна, перелестник. Повторяю: оставь девку. Мало тебе русалок да бродниц? Они веселые, сговорчивые, иди с ними забавляйся.