Он был крошечным, гораздо меньше, чем человеческий ребенок.
Тем временем женщина вымыла его — я подумала, что она является повивальной бабкой, — а затем родились и были освобождены от тюрем-оболочек второй и третий ребенок.
Я чувствовала себя отвратительно. Какая жалость, что здесь нет Адаира; уж он-то оценил бы все это.
— Трехкратные роды. — Рядом со мной сидел Риавн и указывал на молодую женщину. — Каир будет их кормить, пока у Габрил не появится молоко.
Адаир говорил, что молоко у ортеанок всегда появлялось с запозданием. Я мгновенно поняла, как они были связаны взаимной зависимостью: тут должны были существовать большие семейные общности, кормилицы и приемные матери.
Я ожидала как чего-то совершенно естественного, что мать после этого уложат в постель, однако вскоре она сидела возле огня, завернувшись в одеяла. Она, отец и кормилица держали в руках по ребенку и время от времени обменивались ими. Вернулась Браник с вином, и все собравшиеся произнесли добрые пожелания на будущее. Вскоре праздник был в полном разгаре.
— Как вы себя чувствуете? — нетерпеливо спросила меня Рурик.
Мне подумалось, что они представляли собой поразительно жизнеспособную и закаленную расу. Я кивнула и приняла кувшин с вином, пущенный по кругу.
Окно можно было различить лишь как темно-серую щель. Комнату заполнял сумрак. Я не могла уснуть и спрашивала себя, как долго еще до утреннего звона. Постель была жесткой, а я к этому не привыкла. Я подумала, что мне следовало бы радоваться, если доберусь до Ремонде. Поездки здесь были связаны с грязью, укусами насекомых и разного рода неудобствами.
Послышался скрип древесины.
Прошло несколько секунд. Одновременно с пониманием того, что это должна была быть дверь, поскольку пол был каменным, я услышала другой звук. Острое, скользящее шипение.
Я задержала дыхание и подумала, что кровь у меня в ушах м висках стучит слишком громко. Это был звук от меча «харур», извлекаемого из ножен.
Тишина.
Не могла ли я ошибиться? Конечно, я должна была ошибиться, потому что здесь не могло произойти ничего подобного.
Парализатор был в кобуре; вчера вечером я бросила его в дальний угол комнаты к моим вещам. Мой поясной нож был там же. Теперь я больше не могла убеждать себя, что ничего не слышу. В комнате кто-то был.
Я заметила движение. Затем потемнело в окне.
Сделав единственное резкое усилие, я выскользнула из постели, швырнула грубое одеяло в сторону окна и бросилась бежать.
Что-то нанесло мне сильный удар по ногам, я споткнулась, уперлась выставленными вперед руками в пол, и опять что-то просвистело мимо моей головы, с треском вонзившись в дверной косяк.
Я вскинула руку вверх, и ее обожгла изнутри раскаленная железная полоса, я отдернула руку назад и резко вскрикнула.
Теперь тишина была ужасной для меня. Я услышала отдаленные крики и вся похолодела от страха и облегчения. И я сама делала себя целью.
Шаги.
Они были неизбежны, почти спокойны, они были даже шаркающими. Чуть слева от меня. Я задержала дыхание и отползла в сторону, пока мое плечо не коснулось кровати. Вплотную к полу я подлезла под нее и потрогала деревянную раму кровати. Надежно, надежно, надежно! Только бы мне не издавать ни звука. Ни единого. Кто бы здесь ни был, у него с собой нет факела. Он надеялся, что найдет меня спящей.
Что-то щекотало меня по всей длине предплечья. Я стала тише воды, ниже травы.
— Кристи!
В коридоре раздался крик. В комнате послышались шаги туда и сюда, потом скрипнула дверь, и все снова стало тихо.
Я не двигалась. В поле моего зрения попал мелькающий желтый блеск. Я спрашивала себя, не потеряю ли сознание. Затем стали видны край двери и стена, замелькали тени, и я поняла, что кто-то с факелом бежал по коридору.
— Кристи? — кричала Рурик.