Она окунула голову, зажмурила глаза, промыла их и стала массировать обрубок своей правой руки. Она была отделена на середине между локтем и плечом и представляла собой обтянутую гладкой кожей часть тела, выглядевшую не пугающе, но неестественно.
— В сырую погоду он болит, — сказала она, снова окунулась с головой и с фырканьем выпрямилась. — Этим я тоже обязана Мелкати и Алес-Кадарету.
— А что это была за история с Мелкати? — спросила я. — Мне бы хотелось послушать.
— Всю историю? Да, вы правы. Может быть, она не началась бы так рано, если бы дело было не в этом.
Я мылась песочным мылом. Каждая часть моего тела болела. Когда я подняла голову, Рурик сказала:
— Я не могу вам это объяснить, не рассказав вам кое-что о моей телестре, так что наберитесь терпения.
— Вам не нужно этого рассказывать.
Немного помолчав, она сказала:
— Я говорила с представителями вашей расы. Это правда, что в вашем мире люди, принадлежащие к одному дому, живут отдельно, в разных странах и это не считается позором?
— Да, это верно. — Я видела, что это еще не убедило ее. — Например, я жила в различных частях Британских островов. На юге, когда еще были живы мои родители — они умерли когда мне было тринадцать, — а потом в Лондоне, в семье де Лайл, которая является ветвью нашего рода. — Я машинально добавила: — Они никогда не были чем-то обязаны семье Кристи, но не могли отказаться принять меня к себе.
— Но они были вашей телестре. — Рурик смотрела на меня, прищурив глаза.
— Они были родственниками со стороны моей матери. Кристи никогда не были достаточно хороши для де Лайлов. Я предполагаю, что решила воспользоваться ими для своей пользы — они были старинной семьей дипломатов, — но не уверена в том, не воспользовались ли они мной, сделав из меня еще одного профессионального дипломата. — Я перестала говорить. Усталость давал себя знать, но я заставила себя продолжить.
— Что бы с нами было, если бы нас не швыряла жизнь? — риторически спросила Рурик. — Я не стала бы солдатом, а вы — послом. То есть, это был род вашей матери или вашей кормилицы, няньки?
— Она родила меня. — Родственные отношения на Орте сложны. — Но пусть это не мешает вам рассказывать мне о Мелкати.
Ее темное лицо, которое я видела сквозь пар, было серьезным и искренним. Это был тот момент (хотя тогда я это вряд ли осознавала), когда мое отношение к ней изменилось и она стала для меня личностью.
— Значит, вы смотрите на это таким образом, — сказала она. — Я смотрю на это также. Это то, что случилось с вами, обитателями другого мира. Вы — амари, лишенные матери. И земли.
— Могу понять, что это, пожалуй, так и выглядит.
— А моя телестре… — Она кивнула, как бы сравнивая. — Если бы у нас был Говорящий с землей, который вел бы нас по правильному пути, то было бы иначе, однако церковь в Мелкати всегда имела слабые позиции. А Орландис — это бедная телестре, она может прокормить только тех, кто там живет. Думаю, что я была лишней, как и вы. И, к тому же, у меня желтые глаза.
Как это было? Мой отец был путешественником, он отплыл однажды весной на корабле из Алес-Кадарета, а спустя семь лет вернулся, не имея ничего кроме одежды, что было на нем, и ребенка. Этим ребенком была я. Он знал, что будет обузой для телестре, если останется, и потому он и его брат со своими сыновьями отправились в Алес-Кадарет, чтобы заработать денег. Это было в лето Белой Эпидемии. Она убила его и пощадила остальных.
Она села прямо — вода стекала у нее с плеч — и стала намыливать покрытую шрамами верхнюю часть туловища.
— Таким образом, половина моего рода осталась в Алес-Кадарете, где они служили л'ри-анами у т'Ан Мелкати, которая в то время также принадлежала к телестре СуБаннасен. Я об этом не знала, и это меня не волновало.