В дальнем конце комнаты Агустин расписывал стекло, целиком погрузившись в это занятие. Гиаберто сделал движение, словно хотел закрыть от Элейны творение своих рук, но, как только взял флакон, Элейна по запаху определила, что в нем фенхелевое масло.
Она посмотрела на свое изображение. Лишь торс от горла до бедер был выписан точно и детально, под белым муслином платья выделялась четкая линия живота и груди. Все остальное — голова, юбка и руки, лежащие на подлокотниках кресла, — намечено легкими касаниями кисти.
Странное ощущение овладело Элейной: семья контролировала только ее торс. Все остальное принадлежало ей самой.
Она холодно кивнула Гиаберто, но не могла по-настоящему сердиться на него. Как и она, Гиаберто имел собственные тайные амбиции. Элейна вышла из студии, спустилась по лестнице и оказалась во внутреннем дворике, вымощенном каменными плитами. Здесь она и стала ждать, глядя на фонтан, — вид струящейся воды всегда успокаивает.
В полдень слуги спустили вниз четыре сундука — три для нее, один для Беатрис — и дорожные сумки дуэньи Мары. Беатрис выглядела очень веселой и привлекательной в белом платье из муслина, украшенном изящным пурпурным узором, настолько тонким, что его едва удавалось различить. Мара, седая, далеко не первой молодости, но весьма проворная женщина, была одета в строгое серое платье — такие носили во времена Великой герцогини Мечеллы; одна из “сироток Мечеллы”, она нашла приют в Палассо Грихальва.
Наконец прибыл экипаж. Диониса торопливо спустилась вниз — убедиться, что дочь уедет. Слуги в ливреях семьи Грихальва помогли Элейне сесть в карету. За ней последовали Беатрис и Мара. Захлопнулась дверца. Закрылась задвижка. Экипаж рывком тронулся с места и покатил по дороге.
Путешествие в Чассериайо показалось Элейне слишком коротким. Они поднялись в горы, оставив позади болотистую местность. В это время года все вокруг было зеленым, лишь отдельные лужи напоминали об утреннем дожде. Склоны холмов были покрыты виноградниками и оливковыми деревьями. Цепь кипарисов окружала дворянский дом.
— Этот особняк принадлежит до'Кастейа, — сказала Мара. — Они разводят здесь борзых.
Было бы здорово рисовать борзых, длинноногих, грациозных, — куда интереснее, чем ужасных, толстых мопсов, которых так любит графиня до'Кастейа. Впрочем, графу Малдонно понравилась ее картина!
— Ты бывала здесь раньше, Мара? — поинтересовалась Беатрис.
— На службе у Грихальва мне пришлось немало попутешествовать. — Пожилая женщина собрала пальцы в щепотку, поцеловала их кончики и прижала к сердцу. — Я много повидала на своем веку — хорошего и плохого.
— Что, например? — спросила Беатрис, очень любившая истории о прежних временах, к тому же те, что пострашнее.
— Лучше не вспоминать о мрачном, меннина, — это никому не принесет пользы.
Экипаж замедлил ход, свернул в сторону и загрохотал по дороге, пролегающей между тополями. Вокруг расстилались луга с пасущимися овцами. Карета покатила вверх по холму, и вскоре они увидели в низине каменную башню охотничьего домика. А вот и сад, изобилующий мандаринами, лимонами и фигами.
Элейна закрыла глаза. К горлу вдруг подкатил комок.
— Вы только посмотрите на сад! — восхищенно воскликнула Беатрис. — Я буду здесь счастлива!
Слова сестры показались Элейне такими странными, что она забыла о своих неприятных ощущениях, открыла глаза и увидела сияющее лицо Беатрис.
Колеса заскрипели по гравию, когда лошади подъехали к воротам. Карета остановилась во дворе Чассериайо, один из слуг распахнул дверцу, а другой помог гостям выйти.
Весь двор, кроме западной стены, был залит солнечным светом. Белый гравий придавал ему праздничный вид, на окнах стояли горшки с цветущими хризантемами и яркими ноготками.