Жанна, на минуту забыв о необходимости притворяться, во все глаза смотрела на Егора.
– Слава богу! – громко сказал он.
Она вздрогнула и очнулась.
«Ты в порядке?» – спросил Егор.
Она медленно наклонила голову.
«В порядке», – услышал он.
– И я так думаю, – сказала она вслух.
«Все это надо срочно передать Чернышову», – сказал Егор.
«Я поняла», – ответила Жанна.
«Постарайся сделать это побыстрее».
«Постараюсь!»
– У меня есть для тебя одна новость, – сказал он, помня об ушах Пронова, жаждущих пищи.
– Какая? – спросила Жанна.
– Ты мне сегодня приснилась.
Жанна кокетливо улыбнулась.
– Я была одета?
– Одета… к сожалению.
– Что же мы делали?
– Танцевали.
– Какая прелесть! Сто лет не танцевала. А что мы танцевали?
– Не помню… Кажется, вальс.
– Обожаю вальс. Это напоминает полет, и мне всегда казалось, что люди, вальсируя, летают над землей.
– Да, – согласился Егор, – похоже. И мы с тобой летали – и, кажется, залетели очень высоко.
– Здорово. А что, если нам полетать на планере? Ты летал когда-нибудь на планере?
– Нет, я боюсь высоты.
– Я научу тебя не бояться высоты. И тогда ты поймешь, что испытывают птицы. Это такая свобода, что захватывает дух. Небо, облака, тишина – и полет.
Егор усмехнулся. У Пронова, поди, голова разболелась от их болтовни.
– Хорошо, – сказал он, – я попробую.
– Попробуй, – нежно улыбнулась Жанна.
Дверь в комнату открылась. Без стука.
– Я прошу прощения, – влез половиной туловища Пронов, – но вам, господин Горин, пора.
Жанна поднялась. Егор тоже.
– Мы скоро увидимся, – сказала она, пожимая ему руку на прощание.
– Да, скоро, – откликнулся Егор, удерживая ее руку в своей руке и не имея сил ее отпустить.
«Будь осторожна», – попросил он.
«Буду», – пообещала она.
«Я не смогу без тебя жить».
«И я без тебя».
– А можно вместо планера параплан на тросе? – спросил он жалобно.
Она засмеялась и отняла руку.
– Нет! Планер – значит, планер.
– Ладно, – сдался Егор, – уговорила.
Пронов кашлянул.
– До встречи, – сказала Жанна, вкладывая в эту фразу столько оттенков, что у Егора захватило дыхание.
– До встречи… – бросил он ей вслед, не найдя каких-то последних слов, которые передали бы всю полноту его чувств, и досадуя на себя за это.
Но она ушла, и все, что было сказано, оставило надежду на продолжение будущему.
Когда звук ее шагов затих в коридоре, Пронов мотнул головой.
– Идемте.
Егор вышел из комнаты и, охраняемый с двух сторон, направился в рабочий кабинет.
Там его уже ждал Ожогин. Сегодня он выглядел еще более значительно, чем обычно. Осанистая фигура была искусно обтянута черным костюмом, придающим ей нечто героическое, даже величественное. Седой ежик волос внушительно гармонировал с белой сорочкой, гладко выбритые щеки казались сделанными из гранита, рот был крепко и властно сжат, как у древних римлян на столь любимых им скульптурах. Так и казалось, что этот человек сейчас начнет раздавать команды направо и налево, лишь только взойдет на пьедестал.
Но Ожогин неожиданно улыбнулся и размашисто шагнул с протянутой рукой навстречу Егору – словно репетируя некое предстоящее действо.
– Доброе утро, – пророкотал он громко, но ласково.
– Доброе утро, – ответил Егор, глядя в зеркальные линзы очков, которые Ожогин не забыл надеть, хотя они и смотрелись на нем несколько нелепо. Ну да зрителей здесь, кроме Егора и Пронова, не было, а их-то Ожогину нечего было стесняться.
Они обменялись рукопожатием. Рука Ожогина была суха и тверда, как кость. Но жал он не сильно, помня, видимо, о простонародной мощи своей длани.
– Как отдохнули? – заботливо осведомился преемник древних римлян.
– Спасибо, хорошо, – не стал усложнять момент Егор рассказом о своей бессонной ночи.
– Ну и прекрасно, – улыбнулся Ожогин, продолжая репетировать будущую роль.
Он указал Егору на диван.
– Прошу вас, присаживайтесь.
Егор сел на диван, посмотрел в темный экран телевизора.
– Итак, вы помните, что вам предстоит? – спросил Ожогин.
– Помню, – отозвался Егор.
– Прошу вас ничего мне не говорить до того времени, пока вы не увидите то, что произойдет…
Тут Ожогин помедлил, как бы приподнимая еще выше важность того, что он сейчас сообщит.
Егор сделал вид, что он – само внимание. Нельзя, чтобы Ожогину показалось, будто он, Горин, немного рассеян. Его прямая обязанность – ловить каждое слово, поскольку нет сомнений, что ему будет позволено прикоснуться к Истории – аналогу вечности. И не приведи бог, чтобы Ожогин что-нибудь заподозрил. Он сейчас в таком состоянии, что учует любую фальшь, даже самую крохотную. И тут же последует цепная реакция, которая захватит, без сомнения, и Жанну. Она вряд ли успела связаться с Чернышовым. За ней тоже присматривают, и ей придется долго улучать нужный момент. И если Егора раскроют до того, как она выйдет на Чернышова, на их планах можно ставить крест.
Как видно, выражение лица Егора успокоило Ожогина, и он раздельно произнес.
– …в девятнадцать сорок.
Егор помолчал на всякий случай и осторожно спросил.
– По Москве?
– Естественно, по Москве, – пророкотал Ожогин.
Он вообще сегодня больше не говорил, а рокотал.
– Хорошо, – кивнул Егор. – Я понял.
Ожогин помолчал, видимо, на время возвращаясь с небес на землю.
– Я думаю, это будут восьмичасовые новости, – изрек он. – Впрочем, новость может пойти и экстренным выпуском. Да, скорее всего, так оно и будет. Экстренный выпуск.
Он посмотрел на Егора.
– Но это вы мне должны будете сказать, – напомнил он. – В каком виде новость выйдет в эфир.
– Хорошо, – кивнул Егор.
Ожогин подождал, не выскажет ли он, как вчера, какие-либо сомнения относительно своей неспособности удовлетворить его просьбу, или, вернее, приказ. Нет, Егор молчал и преданно смотрел в зеркальные линзы.
– А вы не догадываетесь, – неожиданно спросил Ожогин, – что должно произойти?
Егор сделал вид, что старательно обдумывает его вопрос. Он даже потер себе лоб и поводил глазами по потолку, произведя стандартный набор жестов усиленно размышляющего человека.
Ожогин ждал, не садясь и вообще не двигаясь. То ли берег костюм, то ли пытался оказать на Егора психологическое воздействие.
Егор покосился на Пронова, получившего разрешение остаться в кабинете.
– При нем можно, – сказал Ожогин. – Это верный человек.
Пронов, не улыбаясь, просиял всей своей обширной лысиной, круглым лицом и блеснувшими линзами. Радовался похвале хозяина, надеясь благодаря ей отхватить от будущего пирога кусок пожирнее.
– Ну, – сказал Егор, понимая, что он, как лицо, от которого ждут многого, обязан что-нибудь сказать, соответствующее минуте, – мне кажется, что ваши ожидания связаны с какими-то перестановками по службе. Вас повысят?
Лицо Ожогина подернулось чем-то вроде озорной улыбки.
– Еще как, – вырвалось у него.
Но вслед за тем он вспомнил о своей будущей миссии, и лицо его вновь приняло скульптурные очертания.
– Да, вы угадали, – изрек он своим внушительным рокотом, – меня повысят. Но это не… перестановки по службе. Это нечто гораздо большее. Впрочем, – тут же оборвал он себя, – вы сами все увидите.
Он взял в руки пульт, чтобы включить телевизор.
– Скажите, – спросил Егор, – а что стало с тем человеком… кавказцем?
Этот вопрос он задал помимо своей воли, вспомнив ночной сон, и тут же пожалел об этом, увидев выражение лица Ожогина.
– Почему вы о нем спрашиваете? – с надменным и подозрительным видом спросил Ожогин, забыв включить телевизор или сознательно отложив его включение.
– Так, – пожал плечами Егор. – Что-то вспомнилось.
– Мне казалось, мы закрыли эту тему? – напомнил Ожогин.
– Да, – согласился Егор, – закрыли.
Внезапно Ожогин улыбнулся: