— Значит, пойдешь к доктору Марченду?
— Пойду, но должен признаться, с деньгами у меня туговато.
— Для меня Марченд сделает скидку, так что не тревожься.
От доктора Марченда, однако, Вайцель получил тот же самый совет, что не раз слышал от жены: держись подальше от источника беспокойства. Даже близко не подходи к этому котловану. Но вот он снова здесь, и не знает даже, как попал сюда — на такси, на электричке, пешком? Не помнит и того, как уходил из дома. Вокруг непроглядная тьма, часы показывают три часа ночи. Объяснить, зачем он сюда пришел, Вайцель не мог, но чувствовал, что, как и раньше, что-то заставило его вернуться на стройку, только на этот раз она была совершено безлюдной.
Вайцель нашел проход, поминутно озираясь в страхе перед теми, кто охраняет строительную площадку. В нескольких сотнях ярдов [2] от него светилось оконце трейлера, в котором уютно устроился сторож, несомненно, с чашкой горячего кофе или какао: ночь выдалась довольно прохладной, если не сказать морозной. Но Вайцель не замечал ни сводившей ноги боли, ни своих бессмысленных поступков, ни холода — он карабкался через ограду. Какая-то могущественная сила привела его сюда из дома в Бруклине. Сила эта была такой мощи, что целиком овладела его разумом, заставила его подняться с постели и одеться — заметила ли Ида мой уход? — повлекла его через весь город и теперь толкала через пружинящую и вздрагивающую колючую проволоку, всю сплошь заляпанную фирменными знаками «Гордон», выглядевшими еще более не подвластными времени, нежели сама ограда. Какая-то неодолимая сила тянула Вайцеля вниз, в шахту.
Вайцель подчинился, почему-то твердо зная, что у него нет выбора. Что бы там ни было, он должен пройти через это. Помочь ему никто в оставшемся за проволокой мире ничем не может. Направляясь к самому нижнему уровню стройки, Вайцель проходил мимо недвижных машин, безмолвно застывших тут и там, словно огромные спящие быки; минуя уровень за уровнем, он недоумевал, что заставляет людей так упрямо вгрызаться все глубже и глубже в землю. Должно быть, архитекторы потребовали утопить опоры где-нибудь футов [3] на шестьсот пятьдесят, не меньше. Куда ниже канализационных труб и линий подземки, ниже даже туннелей, соединяющих Манхэттен с материком.
Вайцеля плотно обступила глухая тьма, но где-то вдалеке он разглядел мерцание странного зеленого пламени. Вот оно, сказал он себе… Вот он, источник всех моих бед, страданий и скорби… Вайцель услышал о-м-м-м-м-м-м-м, голос здешней жизни, словно пульсирующий электроток, который однажды насквозь пронзит все здание, что эти глупцы собираются выстроить над этой… над этим… этим. В голове у него раздались голоса, яростно схватившиеся за право диктовать ему свою волю.
«О-о-о-о-о-о-о-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м, прочь… беги… нет… останься… про-о-о-чь… впер-р-р-р-ред — прочь»…
Голоса вконец сбили Вайцеля с толку, он уже не соображал, что должен делать, чего нельзя делать… Но одно он понимал ясно — есть только один способ разгадать тайну, сгубившую его жизнь. Собрав в кулак всю волю и решительность, столь типичные для его далеких предков, Вайцель двинулся вперед к зеленому сиянию на дне шахты. По пути ему пришлось обходить уже забитые в основание бетонные сваи.
Когда он достиг света, тот внезапно исчез, словно его и не было, оставив Вайцеля в полной темноте. Саймон замер, не в силах побороть колотившую его дрожь, объятый беспричинным ужасом… Прижав к лицу носовой платок, он судорожно пытался унять тошноту от невесть откуда нахлынувшего неописуемо омерзительного запаха, и вдруг свет снова вспыхнул, залив все пространство вокруг него и проникая сквозь одежду в каждую его пору, во все его естество.