Все они, конечно, сейчас там, где можно хорошо поживиться — в Гленнсиде: грабят церковь, насилуют женщин и собирают кучку прекрасных рабов вроде Брана, чтобы увезти их с собой. Подогреваемая смутным намерением хоть чем-то помочь соплеменникам, Кеннаг устремилась к родной деревне, не обращая внимания на то, что ее прекрасная туника изорвана, измазана землей, потом и кровью, а сама она частично обнажена.
Пожары освещали ночное небо зловещим заревом. Задыхаясь, Кеннаг заставила себя бежать не останавливаясь. И тут она споткнулась о кочку. Ее лодыжка болезненно изогнулась, и Кеннаг тяжело упала на землю. Едкий дым жарил глаза и ноздри, обжигал рот. Она попробовала подняться на ноги, но вследствие сильного вывиха лодыжки едва могла опираться на нее, не говоря уж о том, чтобы бежать.
С этой внезапной уязвимостью пришел еще один, новый страх. Превозмогая боль, Кеннаг с большим трудом встала и быстро — насколько это было возможно — захромала к центру деревни.
Там царил хаос. Крыши почти всех строений пылали. Ночь разрывали крики ужаса и вопли триумфа. Стоя на краю поля и глядя на Гленнсид — вернее, на то, что от него осталось, — Кеннаг ясно видела картину разрушений.
Трупы валялись повсюду. Кеннаг заметила, как один из викингов протыкает мечом очередную жертву… кого именно? Кто из ее родных, ее друзей умирает сейчас? Святой Мидхир, остался ли там в живых хоть кто-нибудь?
Вдруг Кеннаг осознала, какую глупость совершила, вернувшись сюда. Никому она не поможет. Она безоружна, лодыжка вывихнута… и теперь уже не остается ни времени, ни места, чтобы спрятаться. Стоит здесь, на виду, и вскоре тот мерзавец, что изнасиловал ее, или кто-то ему подобный, заметит ее и…
Кеннаг затравленно огляделась вокруг. Лес слишком далеко, чтобы добраться до него по залитому лунным светом пустому полю. Почти все дома полыхают. Она убежала с берега океана, воды которого могли бы скрыть ее и теперь…
Ее взгляд упал на смутные очертания колодца, и надежда затеплилась у нее внутри. Если они не обрезали веревку…
Морщась от боли при каждом шаге, Кеннаг заковыляла в сторону колодца — довольно глубокой, выкопанной в земле ямы со стенками из тщательно уложенных камней. Ничего особенного, но источник вполне удовлетворял потребности сельчан в воде. Приблизившись к колодцу, Кеннаг на секунду облегченно сомкнула веки. Деревянная крышка, которую всегда клали на место, сейчас лежала, отброшенная, в стороне. Это означало, что лохланнахи уже побывали здесь и сделали еще одно из гнусных дел — осквернили источник. Может, сбросили вниз гниющий кусок мяса. Почти наверняка справили в колодец нужду — Кеннаг обо всем этом слыхала. Но они не обрезали толстую веревку, один конец которой был привязан к дужке ведра, а другой основательно закреплен на каменном столбике, вкопанном в землю подле колодца.
Кеннаг позволила себе быстрый взгляд вокруг. Близ центра деревни она увидела тени, мелькающие в жутких отблесках пожаров. Сглотнув комок в горле, Кеннаг прошептала молитву, обращенную к божеству колодца:
— Лохланнахи осквернили твои воды. Должно быть, ты очень рассержен. Но я умоляю тебя, дай мне защиту от них и, пожалуйста, прости мое вторжение.
Неуклюже шагнув к колодцу, Кеннаг схватила веревку и приготовилась спускаться вниз.
Спуск оказался медленным и болезненным. Грубые волокна веревки обжигали окровавленные ладони. Поверхность стенок была скользкой, поначалу от мха на камнях, а затем, глубже, от грязи. Дважды Кеннаг до крови прикусывала губу, сдерживая крик, когда вывихнутая нога, соскальзывая с камня, ударялась о стену. Чем глубже она опускалась, тем холоднее становилось, и ее начало неудержимо знобить. Достигнув наконец поверхности воды, Кеннаг почти окоченела.