Я не буду углубляться в подробности, каким образом я проводил следующие годы, – многие из тех, кто был когда-то рядом, ушли: сами или поплатились за попытки привести меня в чувство. – Назгул усмехнулся невесело.
– Все постепенно пришло в запустение, а я прожигал последние средства, угаром бесконечных праздников пытаясь заполнить растущую пустоту. Все вокруг блекло, распадалось, отдавало тлением.
В один прекрасный день, задумавшись, я взглянул в зеркало снова – в последний раз, как оказалось – и увидел там мертвеца. Я отшатнулся в ужасе и услышал тихий смех за спиной. Обернувшись, я узрел Саурона, небрежно развалившегося в кресле, а вокруг… Да, так передо мной впервые предстали мои собратья. Эру, как они выглядели! Собственно, вот так и выглядели – как я сейчас. Сознание начало мутиться, все подернулось дымкой, но мои гости казались еще отчетливей и материальней.
– Ну как чувствует себя светоч культуры Средиземья? – спросил Саурон, и в голосе его мне явственно послышалась насмешка. – Как здоровье, ничто не беспокоит?
– Не знаю, что именно вызывает у вас иронию, любезнейший, – холодно произнес я, – но я и в самом деле не могу дать какое-либо определение моему состоянию, и оно меня не радует.
Саурон расхохотался, и кольценосцы вслед за ним – как будто кто-то громил оружейный склад; их невеселый смех был схож с лязгом железа.
– Не радует!
– Разумеется, милейший, вас уже вряд ли что-то порадует. Вам и жить осталось не так долго.
– Что со мной?! – попытался крикнуть я, но вышел только сдавленный хрип.
– Ничего особенного. Просто колечко понемногу освободило вас от всякой шелухи, связанной с человечностью, ну и… от плоти – заодно – тоже.
– Будь оно проклято! – прошептал я.
– Ах, вот как! Что ж, тогда верни его мне, а уж я найду ему хозяина – желающих хоть отбавляй. Впрочем, не берусь угадать, что ждет тебя за Кругом Мира – ведь ты там скоро окажешься, а за твои художества…
Я молчал, хотя его наглость бесила меня.
– Но ты можешь жить сколько угодно и веселиться за мой счет – став моим слугой, разумеется. У тебя неплохо получится.
От такого заявления я на секунду онемел, а потом со всего размаху влепил ему пощечину.
Саурон встал, глаза его светились теперь багровым огнем и, казалось, метали искры. Он поднял руку, и я увидел Кольцо – простое на вид, без камня, – но оно как будто горело изнутри.
Кольценосцы схватили было меня, но он остановил их:
– Не надо. Ты наглец, но меня это даже забавляет. Я же знаю тебя, твои тщеславие и жестокость – во имя красоты, разумеется. Так что рабом моим ты будешь все равно. Смотри же!
Кольцо на его пальце засветилось ярче, и я почувствовал, как мое же кольцо тянет меня вниз – я хотел снять его – и не смог. Под страшным давлением я упал на колени, а потом – распластался ниц у ног ухмыляющегося Саурона – ни одна самая ничтожная часть моего исчезающего тела не слушалась меня…
Рассказчика передернуло, а глаза превратились в горящие щели. Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
Саурон наступил на кисть руки – той, что нанесла удар, и под его сапогом она рассыпалась в прах. Я не успел почувствовать боли, так как ее перекрыла мука куда более сильная: кольцо, скатившись со сломанного пальца, покинуло меля и покатилось по полу. Я даже не пытался поймать его: плоть распадалась со страшной болью.
Саурон заглянул мне в глаза, приподняв голову за подбородок:
– Ну? Рабство или: будет еще хуже – ТАМ… Мужество оставило меня – я не смог умереть тогда и проклят теперь – навсегда. Я стал рабом Кольца.
Мое он вытянул из угла, куда оно закатилось, и вложил в уцелевшую руку.
– Развлекайтесь, ваше высочество, пока на службу не призвали.
Потом я получил новую плоть, уподобившись остальным.