Теперь вырезанное на трубке лицо больше напоминало борца-нигерийца. Палатазин убедился, что дым не попадает девушке в лицо.
– Ну что же, мисс Халсетт, – сказал он, бросив быстрый взгляд на лист блокнота перед собой. Чтобы выделить для блокнота место, ему пришлось сдвинуть в сторону целую гору газетных вырезок и желтых папок-бумагодержателей. – Значит, это ваша подруга вышла на работу на Голливудский бульвар во вторник вечером. К повороту подъехала машина. И что было потом?
– В машине сидел какой-то тип, странного вида. – Девушка нервно улыбнулась, сжав маленькую пурпурного цвета сумочку, которую пристроила у себя на коленях. Ногти у нее были обкусаны почти до самых корней. В другом конце кабинета сидел детектив Салливан Рис, мужчина модного сложения и черный, как трубка Палатазина. Он сидел, скрестив на груди руки, и наблюдал за девушкой, время от времени взглядывая на Энди.
– Сколько этому человеку могло быть лет, как по-вашему, мисс Халсетт?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Меньше, чем вам. Трудно сказать, потому что сами знаете, ночью на бульваре свет такой яркий и цветной, ничего нельзя сказать о человеке, если он не стоит у тебя прямо перед носом.
Палатазин кивнул:
– Черный, белый, чикано?
– Белый. На нем, на лице то есть, у него были такие очки с толстыми стеклами, и от этого глаза у него казались очень большими и таким смешными. Парень этот… так Шейла сказала… плотный. Не очень здоровый, но мускулистый, хотя и не высокий. Волосы черные или темно-каштановые. Очень коротко подстриженные. И побриться ему тоже, кажется, не мешало бы.
– Как он был одет? – спросил Рис. Голос его звучал мощно и серьезно. Когда он учился в школе Дюка Эллингтона, то пел басовую партию в хоре, и пол в аудитории вибрировал.
– Э… голубая штормовка. Светлые брюки.
– На штормовке были какие-то надписи? Фирменная этикетка?
– Нет, кажется, не было.
Девушка снова посмотрела на Палатазина, внутренне содрогаясь. Близкое соседство с двумя полицейскими ее нервировало. Патт и Линн сказали, что она дура, если согласилась идти в Паркер-центр давать сведения копам. Что она от них видела хорошего, кроме двух задержаний по обвинению в проституции? Но она подумала, что если попадется опять, то этот коп с печальным выражением на лице может вспомнить ее, и дело обойдется легко. Приглушенные звуки телефонных звонков, голоса, шаги за стенами кабинета начали уже действовать ей на нервы, потому что она была вынуждена явиться в копам в «чистом» виде – ни кокаина, ни «травы», ни таблеток сегодня утром. Теперь она едва сдерживалась.
– Ну, хорошо, Эми, – спокойно сказал Палатазин, чувствуя напряжение девушки. У нее был вид оленя, который почуял запах оружейного металла. – А машина? Какой она была марки?
– Жук, «фольксваген». Серый или серо-зеленый, кажется.
Палатазин записал оба цвета на листке блокнота.
– И что случилось… с вашей подругой?
– Этот парень открыл дверцу, высунулся и спросил: «Продаешь?» – Она нервно передернула плечами. – Сами понимаете.
– Он попытался подцепить вашу подружку?
– Ага. И он помахал пятидесятидолларовой бумажкой. Потом сказал что-то вроде «Уолли кое-что припас для тебя, крошка».
– Уолли? – Рис слегка подался вперед, в потоке солнечного света его лицо с высокими скулами горело, словно опаленное красное дерево.
– Вы уверены, что он назвал именно это имя?
– Нет, не уверена. Слушайте, все это произошло с моей подружкой, Шейлой. Как я могу что-то знать наверняка, а?
Палатазин записал в блокнот «Уолли», ниже добавил «Уолтер»?
– А потом? – спросил он.
– Он сказал: «Тебе не придется много стараться.