Но как только мы легли на спину и лениво поплыли параллельно берегу, сын немедленно спросил:
– Папуля, что такое контрабанда и презервативы?
Я сразу догадался, почему сын задал этот вопрос, но, чтобы уйти от немедленного ответа, спросил в свою очередь:
– Откуда тебе известны эти слова?
– Вчера вечером ты читал очень красивые стихи – "Ах, Черное море, вор на воре!"
Действительно, вчера после ужина я читал нашим соседям стихи Багрицкого.
Я делал подробный доклад о контрабанде, не переставая думать, как бы это объяснить, что такое презервативы. Между прочим, в восьмилетнем возрасте я каким-то образом примерно представлял себе значение этого слова.
– Презервативы это такое резиновое изделие…
– Как мяч?
– Не совсем. Я объясню тебе позже. У меня возникла идея по поводу контрабанды. Ну-ка, сын, плыви к берегу и подожди меня. Я поплыву к кораблю.
– Я с тобой.
– Понимаешь, в твоем присутствии мне могут не ответить на некоторые вопросы. Ты лучше подожди меня на берегу.
Мы оттолкнулись ногами и поплыли в противоположных направлениях.
Решение посетить корабль возникло не только потому, что я хотел уйти от неудобного вопроса. Все равно придется ответить. Рассказывая сыну о контрабанде, я увидел на мостике человека, похожего на капитана, доброго знакомого нашей хозяйки. Я познакомился с ним в прошлом году. На таком расстоянии, конечно, можно было ошибиться, что это именно тот самый капитан. Но я ничем не рисковал, кроме маловероятного окрика с берега по поводу нарушения правил заплыва. Я убедился в том, что не ошибся, еще до того, как взобрался на корму, расположенную низко над водой.
Капитан неторопливо спустился с мостика и подошел ко мне, удобно растянувшемуся на теплой дощатой палубе.
– Комарджоба, кацо.
– Здравствуйте, – ответил я, пожимая его руку. Мы поговорили о погоде, о спокойном море, о количестве курортников. К корме причалила шлюпка. Пока ее нагружали рыбой, гребец подошел к капитану и вручил ему упитанную пачку денег. Я подождал, пока отошла шлюпка, и спросил:
– Скажите, капитан, не считаете ли вы, что эта торговля, как бы сформулировать вопрос, не совсем порядочна?
– Дарагой, вы палагаете, что мы прадаем по непорядочным ценам?
– Нет, я говорю не об этом.
– Покупатели не давольны?
– Безусловно, довольны.
– Значит, все в порядке.
– Но ведь вы должны сдать улов на рыбозавод.
– Дапустим. Как тогда курортники увидят рыбу? – Капитан, кажется, нащупал самое уязвимое место в аргументах своего оппонента. – Кроме таго, пасматри, мы сгружаем улов на рыбозавод.
– Но это только одна двенадцатая часть улова.
– Им хватит, кацо.
– Но ведь у завода тоже есть план.
– Канэчно. И они выполнят план на сто десять процентов. Десять процентов, чтобы получить премию за перевыполнение плана.
– И вы тоже перевыполните план на десять процентов? – Спросил я не без ехидства.
– Канэчно, дарагой. И при этом маи матросы палучат зарплату вместе с премией, которой им хватает как раз на презэрвативы.
Я остолбенел. Капитан не мог услышать, о чем мы говорили с сыном у буйка. Его, безусловно, не было вчера вечером среди слушавших стихи Багрицкого…
– Что-нибудь случилось, дарагой?
– Нет, ничего. Я просто подумал, что рыбозавод не может сдать в банк наличные деньги. Если я не ошибаюсь, заводы не оперируют наличными.
– Канэчно. Но работники банка тоже хотят кушать.
– А торговая сеть? Ведь они должны что-то продавать?
– Канэчно, дарагой, Канэчно! Рыбозавод им иногда кое-что подбрасывает, что-нибудь папроще. У них кое-что астается, когда нэ каптят и нэ солят. И вабще всэ давольны.
– Но не могут быть все довольны. Это противоречит законам экономики. В условиях несоциалистического производства кто-то должен потерять.
– Нэ должен. Всэм харашо.
– Но государство определенно теряет?
– Зачэм теряет? Государственный банк палучает деньги. Харошие деньги.
Я растерянно смотрел на капитана. Море было абсолютно спокойным. Но мне казалось, что палуба слегка качается подо мной.