Она понимала еще и то, что автомобиль находится полностью в воде, не зная точно, на какой глубине — может, всего в несколько дюймов, — понимала той частью сознания, которая сохраняла ясность, и понимала, что, хотя воздух в салоне — пузырек или пузырьки воздуха — еще оставался, постепенно салон наполнится, не может не наполниться, водой: тоненькие струйки протекали сквозь множество дырочек, щелей, трещин, вроде той, что расползлась паутиной по ветровому стеклу, уровень воды будет понемногу расти, должен расти, ведь автомобиль лежит на дне, она слышала, что иногда жертвы несчастного случая проводили в затопленных машинах до пяти часов и оставались живы, ее тоже спасут, если она будет сохранять выдержку, не поддастся панике, а по мере того как грязная черная вода станет подниматься, заполняя ее рот, горло, легкие, хотя она не сможет видеть ее и даже слышать, как она капает, сочится, льется тонкой струйкой ей на голову, по мере того как звон станет нарастать в ушах, тело сотрясать кашель и она станет задыхаться, ей нужно будет постоянно выплевывать из себя жидкую черную грязь.
Но разве он не обещал ей, что все будет хорошо? Обещал.
Разве он не сжимал ее в объятиях, не целовал? Целовал.
Разве не просовывал в ее сухой, растревоженный рот свой огромный язык? Просовывал.
Никакой боли! Никакой боли!
Она могла бы поклясться, что не испытывает боли и вообще ни за что ей не поддастся, недаром ее хвалили в больнице, Элизабет, храбрая девочка, когда перевязали ей глаз, она и была такой, он в этом убедится, как только поможет ей выбраться, она сама всплывет, она хороший пловец. Я здесь.
20
Дважды в неделю, по вторникам и четвергам, в том числе и в летнее время, Келли Келлер совершала изнурительные поездки в подержанной «мазде» из своего бостонского кондоминиума, расположенного сразу за Бикон-хилл, в Роксбери, где в душном помещении Центра социальной службы она учила или, скорее, добросовестно пыталась учить взрослых неграмотных негров читать тексты из учебника. Занятия начинались в семь часов вечера и продолжались приблизительно до восьми тридцати. Когда ей задавали вопрос, как идут дела у ее учеников, Келли отвечала: «Помаленьку».
Келли всего лишь несколько месяцев числилась добровольным помощником Американского национального фонда по ликвидации неграмотности, она относилась с большим энтузиазмом к своей работе и вкладывала в нее душу… не без некоторого самодовольства и снисходительности представительницы белой расы в сочетании с острым животным страхом перед угрозой нападения, насилия — не в самом Центре, а на прилегающих к нему улицах безлюдного Роксбери и на замусоренной автостраде, где белую кожу можно смело причислять к факторам риска.
Отношение ее к этому виду деятельности было настолько двойственным, что она до сих пор ничего не рассказала родителям и редко говорила на эту тему с друзьями.
Не сказала она о ней и Сенатору, с которым несколько раз в тот день беседовала на вилле у Баффи… почему? — она и сама толком не понимала… возможно, не хотела казаться эдакой ярой общественницей из «Американских добровольцев», такой тип женщин Сенатор, как любой преуспевающий политик, конечно же, хорошо знал и наверняка относился к ним со снисходительным презрением, нет, она хотела, чтобы он видел в ней совсем другую женщину.
Кто такой «американский доброволец»? Особенно женщина-"доброволец"? Женщина, понимающая, что на этом не сделаешь себе рекламу.
А тем временем черная вода заползла в укромное местечко, где уютно расположилась ее матка.