Будь он проклят, сказал он себе в порыве храбрости, подогретой еще одной рюмкой виски, если позволит банде запугать его и из-за этого потеряет работу. Что они могут сделать, пока он окружен толпой? Они не посмеют убить его среди бела дня при свидетелях, он в безопасности среди пятидесяти тысяч приезжих.
— Иди-ка сюда поближе, одинокая душа.
Сначала он не понял, что она обращается к нему, но потом увидел, как все лица в общем зале, улыбаясь, повернулись в его сторону; вдруг он представил себе, как легко могла бы банда разделаться с ним здесь, где нет никого, кроме спящего посыльного. Чтобы перейти в общий зал, незачем было выходить на улицу, для этого достаточно было только сделать полукруг, пройти через три двери и пересечь следующий зал «Только для дам».
— Что бы вы хотели выпить? — спросил он с порывистой благодарностью, подходя к полной женщине. «Она могла бы спасти мне жизнь, если бы позволила побыть с ней», — подумал он.
— Рюмку портвейна.
— Один портвейн, — заказал Хейл.
— А вы разве не хотите выпить?
— Нет, — ответил Хейл, — я уже достаточно выпил. Боюсь, меня развезет.
— Ну и что же, ведь сегодня праздник. Выпейте пива за мой счет.
— Не люблю пива.
Он взглянул на свои часы. Час пополудни. Из головы не выходила программа, которую он должен выполнить. Надо оставлять карточки на каждом отрезке маршрута, газета таким образом проверяет его; если он начинает работать кое-как, это всегда становится там известно.
— Пойдем куда-нибудь перекусить, — умоляюще сказал он.
— Послушайте-ка его, — обратилась она к своим друзьям. Ее грудной, насыщенный портвейном смех разносился по всем залам бара. — Как он осмелел, правда? Я просто ушам своим не верю!
— Не ходите, Лили, — отговаривали они. — Он ненадежный.
— Я просто ушам своим не верю, — повторила она, прищурив один глаз, добродушный и ласковый, как у коровы.
Есть способ заставить ее пойти. Хейл когда-то знал этот способ. За тридцать шиллингов в неделю он мог бы подружиться с ней, он нашел бы подходящее слово, подходящую шутку, чтобы увести ее от приятелей и уютно посидеть с ней где-нибудь в кафе. Но сейчас он забыл, как это делается, и не мог найти нужный тон. Ему нечего было сказать, он повторил только:
— Пойдем перекусим.
— Куда же мы пойдем, сэр Гораций? В «Старый корабль»?
— Да, — подхватил Хейл. — Если хотите. В «Старый корабль».
— Слышите? — сказала она, обращаясь ко всем посетителям всех залов, к двум старушкам в черных чепцах, сидевшим в «зале для дам», к посыльному, все так же одиноко спавшему в маленьком зале, и к полдюжине своих приятелей. — Этот джентльмен приглашает меня в «Старый корабль», — повторила она притворно жеманным тоном. — Завтра я буду в восторге, но сегодня меня уже пригласили в «Грязную собаку».
Хейл уныло направился к двери. «Парень, наверное, еще не успел предупредить других. Можно позавтракать спокойно», — подумал он, но тот час, который ему еще предстояло пробыть в Брайтоне после завтрака, был страшнее всего. Женщина спросила:
— Что с вами? Вам нехорошо?
Он перевел глаза на ее пышную грудь; эта женщина была для него как прибежище, как спасительный полумрак, как сгусток житейского опыта, здравого смысла; он взглянул, и у него заныло сердце; но в этом маленьком циничном костлявом существе с обкусанными ногтями и пальцами в чернилах шевельнулась гордость и стала его поддразнивать: «Ах так? Назад, в материнское лоно.