Я тоже, только заскочу к ванной. Не парься, ключ есть. Люблю, целую обеих моих девочек, Г.
«Люблю, целую!» Хлюп! Мечты… Сердце болезненно застучало, но я тут же взяла себя в руки и поставила чайник на плиту. Затем поднялась наверх и сунула голову в комнату Джейми.
Выглядела она дерьмово. На голове – воронье гнездо из спутанных розовых волос и лака. Косметику она смыла, но не до конца – в уголках заплывших глаз виднелись ошметки черной туши. Заостренный подбородок красный и весь исцарапанный чьей-то щетиной. На шее два огромных иссиня-черных синяка – такие и засосами не назовешь. Белая как простыня. В комнате висел запах грязного белья, газов, вчерашней косметики и немытой женщины. Рука Джейми, торчавшая из-под цветастого фиолетового одеяла, была сжата в кулак. Бижутерию Ее Светлость так и не сняла.
Решив, что она дремлет, я развернулась, но тут Джейми прошептала:
– Все хорошо, Лил, я не сплю.
Обычно мелодичный голос казался хриплым и сорванным.
– Чай будешь, солнце? – мягко спросила я. – Чайник вскипел.
– Да. Спасибо.
Я принесла чай с пирожными, которые прихватила у мамы, на любимом подносе Джейми – с кошкой, и, незаметно приоткрыв окно, устроилась на краю постели. Джейми уселась, подложив под спину подушки. На меня она старалась не смотреть.
Наконец она тихо заговорила:
– Я знаю – Габриель тебе рассказал. Вот, значит, и все. Не бойся, я понимаю. Ты заплатила за комнату до конца месяца – ничего, я все отдам. Вышлю твоей матери или как-нибудь.
Джейми плакала; по круглым щекам текли слезы. Я налила ей чаю и положила на блюдце кусок фруктового пирожного:
– Возьми, дорогая, выпей, пока не остыло. – Меня пробило: я говорила маминым голосом. Она бы сказала ровно то же самое. Я умолкла, собралась с мыслями и продолжила: – Ничего не изменилось, Джейми. Ты моя лучшая подруга…
– Но ведь он рассказал тебе… рассказал обо мне и моих родителях… о, Лили, ты же не станешь общаться с таким человеком… Верно? Не станешь… Я грязная, я дрянь – не то что ты. Я проклята…
Гейб упоминал, что она считает себя проклятой, но услышать такое от нее самой! Сердце разрывалось. Так нелепо, так старомодно – «проклята». Прямо из фильма студии «Хаммер»[25] . Но я понимала: Джейми чувствовала – что ни делай, ничего путного не выйдет. Ощущала себячужой,бесполезной.
Я забрала кружку, пока Джейми не расплескала чай, и поставила на пол. Затем взяла Джейми за руку и сжала холодную ладошку:
– Я люблю тебя, глупый цыпленок. Ты не дрянь и не проклята. Ты ни в чем не виновата. И я тебя не брошу – если сама не прогонишь. Мы же друзья навсегда, лучшие подруги. Не разлей вода. Так?
– О, Лили…
– Ну?
– Да, так… ты уверена?
– Ну еще бы, детка. Мы с тобой прославимся. Ты будешь надрывать задницу на сцене. Я стану миллиардером. Мы это сделаем, нас не остановить.
Джейми проревелась и съела все пирожные.
За ужином я узнала детали об этом уроде, Доджере. Рассказ Джейми поверг меня в холодную ярость. Еще хуже стало оттого, что сама Джейми, видимо, считала, что с ней и должны обращаться как с дерьмом. Как я и предполагала, Казанова оказался стопроцентным ублюдком. Но я не ожидала пикантных подробностей. Например, после секса этот мудак помыл руки, чтобы покурить: «Ты ж понимаешь, я не прикоснусь к себе руками, которыми трогал такую шлюху». И это лишь одна из его очаровательных реплик. Днем ему позвонила подружка и сказала, что вечером заглянет. И этот тип выставил Джейми – мол, ему нужно поменять белье и проветрить комнату, а то воняет «этим, блядь, твоим хиппейным говном, оно с тебя аж капает».
Не стану перечислять остальные мерзости, которые он выдавал. Не то чтобы Джейми описала – и вообщеописывалагрязные подробности своих сексуальных пристрастий.