— А-а, здравствуйте, — ласково сказал Элиот. — Как мило, что вы позвонили! Рад вас слышать! — Он понятия не имел, кто такая эта Стелла.
— Мистер Розуотер, вы сами знаете, что я… я никогда ни о чем вас не просила.
— Знаю, конечно, знаю.
— У других людей бед меньше, а беспокоят они вас куда чаще.
— Я это за беспокойство не считаю. Правда, одни чаще обращаются, другие реже.
С Дианой Луун Ламперс Элиот так часто возился, что перестал отмечать в книге, когда и чем он ей помог. Сейчас он наугад добавил:
— А я часто думал, какое тяжкое бремя вам выпало на долю, очень тяжко…
— Ох, мистер Розуотер, если бы вы только знали… — Она громко зарыдала: — Ведь мы всегда говорили — мы засенатора Розуотера, а вовсе не за этогоЭлиота . Мы всегда жили самостоятельно, чего бы это ни стоило. Сколько раз, бывало, прохожу на улице мимо вас и нарочно отворачиваюсь. И вовсе не потому, что я против вас, просто хотелось показать, что мы, Вэйкби, ни в чем ненуждаемся .
— Я так и понимал. И очень за вас радовался. Элиот, конечно, не помнил, чтобы какая-то женщина от него отворачивалась на улице, да и выходил он из дому так редко, что у этой бедной Стеллы вряд ли была возможность проявлять свои чувства по отношению к нему. Он правильно догадывался, что живет она в горькой нужде где-то на окраине, редко показывается на людях в своем отрепье и только воображает, что и она как-то причастна к жизни города, и что все ее знают, вполне возможно, она как-то раз и прошла по улице мимо Элиота, но этот единственный раз превратился в ее воображении в тысячу небывших встреч, и, как игра светотеней, перед ней возникали самые разнообразные драматические ситуации.
— Нынче ночью мне никак не спалось, вот и вышла побродить…
— Видно, вы часто так прогуливаетесь.
— Господи, мистер Розуотер, я и в полнолуние брожу, и когда месяц молодой, да и темной ночью расхаживаю.
— А сегодня еще и дождь идет.
— Дождь люблю.
— И я тоже.
— Нынче вышла, смотрю — у соседей свет горит.
— Слава богу, что соседи близко.
— Постучала я к ним, они меня впустили. И я им говорю: «Мне помочь надо, мне без помощи никак нельзя, не знаю, куда мне деваться, так дальше жить нельзя, да и неохота мне жить, если сейчас меня не выручат. Не могу я больше стоять за сенатора Розуотера, больше мне невмоготу…»
— Полно, полно, не плачьте!
— Вот они и посадили меня в машину, повезли к телефонной будке и говорят: «Ты позвони Элиоту, он тебе поможет». Вот я ипозвонила .
— Хотите сейчас ко мне зайти, голубушка, или подождем до завтра?
— До завтра… — неуверенно повторил голос.
— Вот и чудесно. В любое удобное для вас время, дорогая моя.
— Значит, до завтра.
— До завтра, голубушка. И день, наверное, будет славный.
— СлаваБогу !
— Что вы, что вы!
— Ох, мистер Розуотер, спасибо Господу, чтовы живете на свете!
Элиот повесил трубку. Тут раздался телефонный звонок.
— Фонд Розуотера. Чем могу помочь?
— Во-первых, пойди к парикмахеру. Во-вторых, купи себе новый костюм.
— Что, что?
— Элиот!
— Я.
— Ты даже не узнал мой голос.
— Я… я… виноват…
— Да это же твойотец , черт побери!
— Отец ? Неужели ты? — Голос Элиота был полон любви, нежности, изумления. — До чего же я рад тебя слышать!
— Но ты меня даже не узнал!
— Прости… Тут мне звонят без конца, сам знаешь.
— Ах, звонят, и даже без конца?
— Ну ты же знаешь…
— Да, к сожалению, знаю.
— Ну, аты как?
— Блестяще! — Голос сенатора был полон сарказма. — Лучше некуда!
— Как я рад за тебя.
Сенатор послал его подальше.
— Что с тобой, отец?
— Не смей со мной разговаривать как с пьяным дураком. Я тебе не сутенер какой-то! Я тебе не идиотка-прачка!
— Но что я такогосказал ?
— Тон у тебя противный!
— Прости.