- А я получу слиток как плату за участие в этой отвратительной затее, - продолжала Шанталь.
- Я не такой дурак. Если соглашусь, ты первым делом побежишь и всем все расскажешь.
- Да, тут есть известный риск. Но я не сделаю этого - клянусь памятью бабушки и спасением души.
- Этого недостаточно. Кто знает, слышит ли Бог наши клятвы. Кто знает, существует ли спасение души.
- Вы же знаете: я не сделаю этого, потому что поставила посреди Вискоса новую виселицу. Вы легко догадаетесь, если я попробую слукавить. И потом - даже если я сейчас выйду отсюда и расскажу всем, о чем мы с вами тут говорили, никто все равно не поверит. Это то же самое, что прийти в Вискос с этим золотом и объявить: "Вот это - вам, сделаете вы то, чего хочет чужестранец, или не сделаете". Мои земляки привыкли тяжело работать и в поте лица своего добывать каждый грош. Они просто убеждены, что деньги с неба не падают.
Чужестранец закурил, допил то, что оставалось в стакане, и поднялся из-за столика. Шанталь ожидала его ответа, стоя на пороге, и холодный ветер врывался в комнату.
- Смотри, без фокусов, - сказал он. - Все равно узнаю. Я не хуже вашего Ахава умею обращаться с представителями рода человеческого.
- Не сомневаюсь. И, значит, вы говорите мне "да".
Снова - в который уж раз за сегодняшний вечер - он лишь молча кивнул.
- И вот еще что: вы пока не окончательно утратили веру в то, что человек может быть добр. А иначе не затевали бы все это для того только, чтобы убедиться в обратном.
Шанталь закрыла за собой дверь и зашагала по единственной в Вискосе и совершенно безлюдной улице. Она плакала и никак не могла унять слезы. Против своей воли она тоже оказалась вовлечена в игру: несмотря на все зло, которое царит в мире, она поставила на то, что люди все-таки добры. Никогда в жизни не расскажет она никому об этом разговоре с чужестранцем, потому что теперь и ей необходимо знать, кто же победит в этом пари.
Улица была пустынна, но девушка знала - из темных окон, из-за сдвинутых штор все до единого жители Вискоса взглядами провожают ее до самого дома. Ну и пусть - в такой темноте никто не разглядит ее слез.
***
А у себя в номере чужестранец распахнул окно, чтобы ночной холод хоть на мгновение заглушил голос его демона.
Как он и ожидал, ничего из этого не вышло - демон был слишком взбудоражен недавним разговором с Шанталь. Впервые за долгие годы чужестранец увидел, что демон ослабел, а в иные минуты казалось даже, что он удалился, но для того лишь, чтобы тотчас появиться вновь - не слабей и не сильней, а таким же, как был всегда. Он обитал в левом полушарии его мозга, как раз в той доле, которая заведует разумом и логикой, но ни разу не показывался въяве и во плоти, а потому чужестранец принужден был прибегать к помощи воображения. Он представлял его себе и так, и сяк, и эдак, в самых разнообразных видах, начиная от самого обычного - черт с рогами и хвостом - и заканчивая девушкой с белокурыми вьющимися волосами. В конце концов он остановил свой выбор на образе черноволосого юноши лет двадцати с небольшим, одетого в черные брюки и голубую рубашку, в зеленом, небрежно заломленном берете.
Его голос он впервые услышал на острове, куда отправился вскоре после того, как отошел от дел. Он стоял тогда на пляже, он страдал, но отчаянно старался поверить, что страдание это окончится. В этот миг он увидел закат - и зрелища прекрасней не было в его жизни. И тогда же вновь и с небывалой силой нахлынуло отчаяние, и он приблизился к самому краю пропасти, разверзшейся у него в душе - произошло это потому, что этот прекрасный закат заслуживал, чтобы его увидели жена и дочери.