Проявила характер, велев подать авто, позвонила парням из охраны, чтобы те не дремали. Удивилась, вновь набрала телефонный номер, уже другой — тот, что на крайний случай. Потом попыталась отыскать своего помощника. Первый звонок, второй...
Когда-то очень давно ей объяснили, что настоящая женщина должна уметь раздеться за минуту, от шубы и шапки до застежки бюстгальтера. Умение полезное, но иногда важнее одеться. Пусть не за минуту, а за пять. Самое скромное платье, удобные мягкие туфли, шляпка, чтобы надвинуть на самые брови. Папки с документами — в чемодан, шкатулку с драгоценностями — туда же, на самое дно. Патроны, косметичка...
Перед тем как в последний раз позвонить помощнику, женщина набрала номер дежурного и распорядилась подать такси к боковому входу. Собравшись с мыслями, продиктовала телеграмму в Швейцарию, назвала адрес, по которому следует отогнать «Мерседес» и велела отнести вниз бутылку виски «Dallas Dhu».
Таксисту верить было нельзя, и женщина решила ехать до Gare du Nord. Там — всегда толпа, десятки машин, можно выбрать любую. А если такси попытается свернуть не туда, приставить «парабеллум» к затылку водителя.
Ничего личного, просто business!
На пороге, уже отдав вещи коридорному, женщина оглянулась. Пожалела не о брошенных вещах (тряпье!), а лишь о том, что не сможет выполнить обещанное. Гертруда, наверняка наслушавшись мужа, каждый раз кривилась при упоминании гостиниц. Женщина соглашалась, но добавляла, что исключение есть.
— «Гранд-отель»! Тебе там понравится, дочка, обещаю. Вот увидишь!..
Теперь уже не увидит.
Жаль!
2
Герда встретила его на пороге, насупленная, мрачная.
— Я — к Ингрид. She has a problem.
— What is the problem? — не думая, уточнил Марек, но тут же спохватился. — А по-английски — почему?
Девочка вздохнула:
— Не по-английски, Кай, а по-американски. На другом языке нельзя сказать, что у человека есть проблема. Плохо звучит, даже если на китайском. У Ингрид дядя умирает, только что телеграмма пришла. Он ее с детства воспитывал, когда родителей не стало.
«Я сирота, герр Шадов, — вспомнилось Мареку, — и некоторые вещи чувствую очень остро...»
— «Problem» in the present case does not fit, — тщательно подбирая слова (не силен!), возразил он. — Это называют иначе, дочка.
Герда быстро кивнула, закусила губу.
— Проблема в другом, Кай... Папа... Ингрид обещала помочь двум альпинистам, а теперь ей придется уехать. Тебе она просила передать, что надеется на доктора Ватсона. Конан Дойль какой-то... Пойду помогу вещи собрать. Ну и вообще. Сам понимаешь.
Марек, закрыв за девочкой дверь, снял пиджак, кинул, не глядя, в сторону кровати. Настроение, боевое и веселое, разом свалилось к точке замерзания. Отомар Шадовиц знал, что такое стать сиротой.
За открытой балконной дверью — знакомый острый силуэт. Эйгер... К полудню белую вершину затянуло туманом, потом из-за каменного хребта одна за другой неспешно, но уверенно потянулись тяжелые темные тучи. В отель Марек вошел с первыми каплями дождя, успев порадоваться тому, что не пришлось мокнуть. Любопытствующие на смотровой площадке срочно накрывали подзорные трубы чехлами.
Колизей...
Мужчина подумал о тех, кто сейчас взбирается вверх по Стене. Кто они? Безумцы, герои, пешки в чужой игре? Нет, не ему судить!
Когда зазвонил телефон, Марек не сразу смог оторвать взгляд от вершины Огра. Потом, спохватившись, вспомнил о Герде, заспешил, ударился боком о стул.
— Слушаю!
— Герр Шадов? — осведомился знакомый голос. — Мы могли бы встретиться?
Он хотел спросить «Зачем?», но губы ответили сами:
— Да, конечно. Где и когда?
— Вершина Эйгера, ровно в полночь, — ответила трубка. — На самом темечке. Гору не перепутаете, их тут много?
Метеор, сын Небесного Камня улыбнулся.
— Не перепутаю. Эйгер. На темечке. Ровно в полночь.
3
Вместо снега на Первом Ледовом поле их встретил лед, твердый и ломкий, белая хитрая обманка. С виду обычный фирн, но ботинок каждый раз скользит, норовя съехать вниз. Приходится ступать со всей силы, пробивая лунку. Острые края так и норовят впиться в ногу, словно собачьи зубы. Шаг, еще шаг, еще...
Северная стена оскалилась злобным псом.
Хинтерштойсер шел первым в связке. «Кошки» на ногах, каска почти на носу. Склон задирался вверх, то и дело норовя опрокинуться, поэтому приходилось делать все медленно. Пройти всю длину веревки, вырубить ступень пошире, забить страховочный крюк, завязать узел...
— Готово! Мочаль!..
...Помочь подняться Курцу, передохнуть несколько секунд, и снова вверх. Шаг, еще шаг... Друг Тони пока что сзади (смена через час), но завидовать ему совсем не тянет. Без «кошек» каждый шаг — почти что пытка, приходится напрягать все мышцы, ловить равновесие. Потому и взяли две пары, новеньких, удобных, зубастых... Эйгер, Эйгер! И тут подгадил, людоед. Еще шаг, еще, каску поправить... Шаг, еще шаг...
Итальянцы отстали, хотя оба при «кошках». Неудивительно, такой склон — это уже «категория шесть». Хотя на первый взгляд ничего военного, сплошная рутина. Подняться, вырубить ступень, найти место для крюка... Говорят, жизнь прожить — не поле перейти. Верно, но на такое поле может не хватить и целой жизни.
Шаг! Шаг! Еще шаг!..
А потом с серых небес полило. Разверзлись хляби...
***
Последние недели Тони редко улыбался, но тут не удержался, показал белые тридцать два. Без малейшей зависти, от всей скалолазной души.
— Твой траверс, Андреас! Так и назовут. Считай, уже назвали.
Чезаре и Джакомо вообще онемели. Молча перебрались по перильной веревке, так же молча оглянулись назад, на сломанный «замок». Наконец переглянулись да и выдохнули разом:
— Grandioso!!!
Хинтерштойсер даже слегка смутился. У иных бывает звездный час. Ему выпал — ледяной. Но задирать нос ой как рано. После переправы Андреас первым делом подумал, нет, не о грядущей славе (траверс Хинтерштойсера!!!), а о все той же веревке. Вспомнилось, как во время сборов говорили о тридцати метрах. Да тут и трехсот может не хватить.
...Такая вот беда!
Ревизия рюкзаков, как итальянских, так и баварских, показала — в обрез. А ведь будет еще проход между Первым и Вторым полями, настоящий «взлет», почти вертикальный, и «Рампа» будет, и «Снежный паук». Над каждым метром трястись придется. Хинтерштойсер поглядел на перильную веревку, протянутую вдоль «зеркала».
— Снимаем?
Никто и не пытался возразить. Зачем бросать? Обратно все равно идти по Западному склону, где веревки без надобности. Только Курц поглядел не слишком уверенно. Промолчал, и лишь потом, уже на Ледовом поле, когда отдыхали на очередной ступеньке, проговорил, глядя куда-то вверх:
— Траверс обратно не пройти.
Андреас и сам это понял, хотя и не сразу. Сидела дрянь-заноза у самого сердца, но он сперва внимания не обратил. А теперь увидел, словно на панорамной фотографии: скала-«замок», справа, откуда шли, выступ, в него крюк вколочен, слева же ничего, гладко. И туда железо вбить можно, но в настоящий полет не уйти. Маятник качнется лишь до середины «зеркала», и то если очень повезет.
Обсуждать не стали ввиду полной ясности. Поздно, поздно!..
Шаг... Еще шаг... Еще...
***
— Андреа-а-ас!
Веревка еще не успела натянуться, и Хинтерштойсер сперва решил не смотреть назад. Еще три шага... К тому же изрядно злил дождь, ливший неведомо откуда. Тучи высоко, тумана нет, а молотит вовсю. Под ногами, считай, каток, если бы не «кошки», улетел бы уже со свистом прямо к подножию.
— Андреа-а-а-с! Сто-о-ой!..
Делать нечего, стал. Повернулся, хотел крикнуть в ответ («Чегоо- о-о?»), но промолчал. Уж слишком не понравилось то, что он увидел. С другом Тони все в порядке, стоит где и положено, на другом конце веревки. А вместо итальянской «связки» — не пойми чего. То ли оба лежат, то ли один, а второй присесть рядом пытается. На таком-то склоне!..