Дима ловко защитился локтем, — в одну секцию по самбо ходим, елки зеленые, — и, вдруг извернувшись ужиком, тем же локтем приложил меня в уже подбитый глаз.
Й-о-о-о… Больно дико…
А? Что? Почему я сижу на полу, мацая через треники каменно-твердый член? Почему Дима барахтается рядом со мной? Почему в трусах так дико мокро?
«Да потому, — ожил мой придремавший ненадолго внутренний голос. — Ты потек раньше времени и попытался трахнуть накормившего тебя подавителем Диму, кусок придурочного омеги. А боль тебя отрезвила. Усек»?
Показ мод, ноут. Который час?!
17.42.
Успею и помыться, и облиться отбивающей запах течки дрякой, и оклематься.
Кое как собравший себя на ноги Дима, наклонившись, ссыпал мне в ладонь пяток капсул подавителя. Парень разминал правое запястье.
— Силен ты, Инге, — вздохнул он. — Альфач альфачом. Чуть мне кисть не оторвал.
Я извинился перед соседом сквозь рвущиеся из горла стоны, и тот удалился, обиженно надувшись.
Блядь, трахаться. А, в душе отдрочу, и полегчает — начнет действовать лекарство. Где полотенце?
Мне пришлось погонять шкурку трижды, но факт — все же, наконец, вроде, полегчало. Сполоснувшись, я вытерся, для верности хапнул третью капсулу подавителя и, не жалея, вылил на себя с четверть флакона отбивающей запах жидкости. Потом опять вздрочнул, — а куда денешься, стояк необходимо согнать, — и оделся. Ну, почти оделся — стояк не угомонялся. Пришлось дрочить снова, и на этот раз действительно отпустило. В мозгах относительно прояснилось, стены и потолок перестали выплясывать джигу и обрели устойчивость.
Ура подавителю! Мощный препарат!
Так, теперь забить в задницу тампон помощнее, и вперед, тем более Макся уже с полчаса ждет внизу и звонил мне раз десять. Интересно, моделька унюхает мою течку?
Не унюхал.
— Ну ты капуша! — хихикнул нервно, когда я бухнулся на сиденье позади него. — Если не будет пробок, авось, не опоздаем!
Как же этот гад одуряюще благоухал… Горьким шоколадом. Я, стараясь дышать ртом и мелко содрогаясь выворачивающими низ живота томными спазмами, зажал между коленей трясущиеся кулаки.
— Окно опусти, — попросил с мольбой. — Душно…
Макся странно покосился, но промолчал. Похоже, что-то заподозрил?
— Мне кажется, или твой запах чуть сильнее обычного? — спросил парень, трепеща ноздрями.
Я скорчил ему кислую мордочку. М-м-м… А куда подевался Глеб? Охрана общажная прогнала, что ли? Или сам ушел, меня не дождавшись? Позже выясню, после показа. Надо будет связаться с Захаркой, позвать к себе альфу на ночь. Смысл удовлетворяться вибратором, если есть симпатичный доступный альфа?
Трахаться, Боже. Член, лежи смирно, не трепыхайся, я не могу дрочить при Максе в салоне автомобиля, мне элементарно стыдно.
Блядь, блядь, блядь. Представлю-ка я себе что-нибудь попротивнее, например, размазанную колесами по асфальту, дохлую кошку. Кровища, разможженная черепушка с лезущим наружу серым веществом, выпученный тусклый, на веки слепой глаз и кишки. Много-много осклизлых, розоватых, раздутых газами кошачьих кишок…
Бэ-э-э, ну и мерзость. Натуральнейшая. Рассмотрю кошку поближе, загляну в ее раззявленную в предсмертном вопле маленькую зубастую пасть… и доедем с миром, без конфузов.
Трахаться — падаль — падаль — падаль — трахаться — падаль…
====== Часть 9 ======
Я смотрел на себя в огромное напольное зеркало, и понимал — высокий, красивый, поигрывающий бицепсами полуобнаженный русый омега в зеркале меня нехуево возбуждает. Впрочем, в моем состоянии меня все возбуждало, даже перевернутая табуретка. Ножка табуретки — предмет, по форме приближенный к фаллической… Ох-ох…
Я дернулся, реагируя на спазм внизу живота, и неуклонно разбухающий от впитывающейся смазки тампон во мне шевельнулся, задевая узелок удовольствия.
Инге, очнись, ты не в ночном клубе танцевать стриптиз собрался! На подиум не выходят со стояком наперевес! Это — дом моды! Серьезное заведение!
Плевать. Буду первооткрывателем в этой области — в гримерке не отдрочишь. Если кому-то не нравится моя эрекция — могут отвернуться, не рассержусь.
Визажист, только что закончивший накладывать мне на верхнюю половину лица маскирующий фингал макияж «аля панда», ткнул меня под ребра костяшками.
— Эй! — омежка прелестно пах миндальным печеньем. — У тебя течка, что ли? Ну жопа! Нахуй ты приперся на показ течным?!
Не знаю, какая у смазливого чудочки зарплата, а моя стипендия купить хороший ноут не позволяет.
Я рыкнул на соблазн, призывая его отстать, и горестно развздыхался, опуская глаза долу. Щеки пылают, о Господи, все тело пылает. Падаль, ноут, падаль… Падаль, кому сказано!
Блядская ебаная муха!
— Сюда, только быстро! — визажист потянул меня к приткнутой в углу ширме. — Вот полотенце, вот влажные салфетки! И не забрызгай пеньюар, а то меня уволят!
Я поспешил воспользоваться предложением и юркнул в полумрак укромного местечка, на ходу приспуская кружево трусиков. Член прыгнул в ладонь, крепкий и горячий. Ах-х-х…
Туда-сюда-обратно, о-о-о, как же мне приятно!
Несколько рваных движений кулаком, и я излился в вовремя подставленное полотенце, кусая губы, чтобы не закричать — оргазм сотряс от макушки до пяток, вздымая волоски по коже. Теперь обтереться влажными салфетками, спрятать отстрелявшееся хозяйство в кружавчики, и — готов. Минут на десять член опал. Кошмар, ненавижу течки.
— Бегом! Твой выход! — зачем ты такой миндальный лапочка, визажист, меня от тебя прет!
Артем обещал накапать успокоительного перед показом. Ахха, смешно. Я пьян и буен, меня колбасит и плющит со страшной силой. Мне не требуется успокоительных! Итак, спину выпрямить в струнку, плечи расправить, подбородок повыше, — я гордый, неукрощенный лесной кот, — и, покачивая, — покачивая, а не похабно виляя (!!!), блядь, — бедрами вперед к победе!
Что, там зрители собрались? Много? Хотят поглазеть на шикарного омегу-викинга? Да-а-а! Пусть альфы смотрят и захлебываются голодной слюной, а омеги подохнут от зависти в штабеля!
Я шел куда-то к свету, помахивая полами развевающегося за спиной белоснежного пеньюара, наслаждаясь тем, как внутри елозит тампон и облизывая сохнущие от частого дыхания губы, шел, шел, нет, неправильно — выступал. Ловил, дурея, раздувающимися ноздрями множество ароматов альф. Свет приблизился, и я вступил в него, не замедляясь. И выступил дальше в тишине, продолжая играться с пеньюаром, ничего и никого толком не видя, ослепленный софитами. Достиг края подиума, замер на несколько мгновений, как учил Артем, изогнувшись в талии и уперев в бок кулак, неспешно развернулся и пошел обратно. По-прежнему в полной, пугающей тишине.
Успел сделать три или четыре шага, и вокруг взорвалось.
Блядь… Я не видел ни орущих, ни свистящих, только обонял. Скучные импотенты. Вспышки фотоаппаратов раздражали. Фотографируете меня? Да ради Бога. Еще трахнули бы… Мне от ваших снимков ни холодно, ни жарко… Жарко… Невыносимо жарко!
Уже почти за кулисами я гибко обернулся в провожающий новую звезду подиума восторженными воплями зал, и, показав моим шумным поклонникам оттопыренный средний палец, с лукавым подмигом сочно провел кончиком языка по верхней губе. Не посылая — приглашая разделить со мной радости течки.
Падаль, падаль, падаль… Дохлая кошка на асфальте. Кишки.
Макся. Схватил за запястье и тянет в темноту. Альфа. О Бог, ты внял моим молитвам и послал мне альфу на поебаться… Спасибо…
Не размышляя, я сгреб Максю в объятия с совершенно звериным рыком и впился в его рот высасывающим душу поцелуем. Содрать с модельки одежду, нагнуть раком и засадить до гланд! Потом он нагнет меня…
Макся не только не сопротивлялся, наоборот, ответил — весьма активно, язык модельки столкнулся с моим, закручивая в танец, его ладони смяли мои прикрытые лишь кружевом трусиков ягодицы. Альфа лепетал что-то в поцелуи, я слитным рывком сдернул с него джинсы вместе с бельем и, разворачивая ко мне спиной, шваркнул о стену.