– С часу до двух, – отмер я. Стараясь не смотреть на Умража, натягиваю куртку. – Я ушел.
На работе мало что изменилось. Снова припахали в качестве мальчика на побегушках. Светлана Дмитриевна сегодня была на редкость молчалива, видимо, не один я по воскресениям пью. Потому что знакомое поморщивание и потирание висков пальцами явно выдавало ее головную боль, как и запах перегара. Причем ее перебивал мой, что вызывало чувство глубокого удовлетворения. Секретарша Лидочка – блондинка двадцати восьми лет с большой грудью, голубыми коровьими глазами и мохнатыми ресницами, скорее всего искусственно созданными, снова красила свои ногти в ярко-красный цвет. А то, что мне, находясь в одном помещении с ней, приходилось дышать этой вонью, ее совершенно не волновало.
– Лида, ты дома это делать не можешь? – приоткрыв окно, зло бросил я.
– Что? – и как с таким интеллектом она вообще здесь столько времени продержалась? Обычно секретари неплохие специалисты, а эта однозначно по родственной линии пригрета.
– Лида, у меня скоро аллергия начнется на лак.
– Но сейчас же её нет.
Убейся об стенку! Считаю про себя до пяти, чтобы успокоиться, мило улыбаюсь, но говорю то, что совсем не соответствует моему настрою:
– Закрой этот чертов лак, иначе я тебе не помогу больше ни с одним документом!
– Сергунчик, ну чего ты? – заканючила она, быстренько завинчивая бутылочку. – Я больше не буду.
– Лид, у меня голова болит от этого запаха. Давай ты больше не будешь ногти красить на работе? – решил смягчить свой резкий тон.
– Ладно, я… – звонок возвестил, что начальница вызывает к себе секретаршу. Она быстренько вскочила, поправила мини-юбочку, которая еле прикрывала два полушария и, вызывая у меня невольное восхищение умением ходить на таких высоких шпильках и не выворачивать ноги, скрылась за дверью кабинета Светланы Дмитриевны.
До обеда время тянулось мучительно долго, или это просто мне так казалось из-за постоянного поглядывания на часы.
– Ты какой-то сегодня дерганный, – смотря на меня внимательным взглядом, выдала умную мысль Лидочка.
– Лид, а почему мне не выделили отдельный кабинет или хотя бы не запихнули ко всем в общей зал? И почему я сижу в одной комнате с секретаршей и делаю секретарскую работу?
– Э… понимаешь… – замялась она, выдавая себя с потрохами. – Ты в этих железках разбираешься, да и вообще мне помогаешь. Зачем мне постоянно куда-то бегать искать тебя? А тут ты рядом, под рукой в любой момент.
– Кто бы сомневался. Лид, и чьи ты слова повторяешь? Хотя даже и гадать не стоит, Светланы Дмитриевны. Лид, а кто ты ей?
– Ты раньше не спрашивал, – удивляется блонди.
– Не до этого как-то было, – кривлюсь я, чуть не высказываясь, что делать свою и ее работу требует большого времени.
– Я её племянница. Весь отдел знает, – пожимает плечиками, снова доставая свой лак.
– Лииид… – блонди смотрит на меня недоумевая. – Спрячь лак.
– А? Ой, забыла, – виновато прячем несчастный лак в своей на вид маленькой, но на самом деле бездонной сумочке.
Зарываюсь в отчеты по самые уши, чтобы хоть как-то отвлечься и не пялиться каждые пять минут на часы. Волнуюсь за свою находку, что оставил дома. И ведь что странно, переживаю не о том, что незнакомец может ограбить, и я приду в абсолютно пустую квартиру, а о том, что он, возможно, в данный момент мается температурой. Ловлю себя на мысли о найденном питомце и глупо улыбаюсь, признавая, что волнуюсь за Умража в этом ключе. Обед наступает… неожиданно.
Лечу в аптеку, набираю лекарства и мчусь домой. Квартира встречает привычной тишиной. Неужели ушел? Умраж находится в спальне спящим. Не знаю почему, но вздыхаю с облегчением, что вижу его. А он спит так мило. На вид намного младше своего возраста, трогательно завернувшись в одеяло. Пепельные волосы рассыпались по подушке, черные густые ресницы отбрасывают тень на бархатистую смуглую кожу лица. Не думал, что губы можно сравнивать с «кораллом». Всегда смеялся над этим, а тут… Он так умильно сопит. Губки чуть приоткрыты, щечки красные. Красные? Подхожу к кровати и прислоняю ко лбу руку. Даже в лоб целовать не надо, чтобы понять, что Умраж заболел и сейчас весь горит.
– Допрыгался, – констатировал я. Лезу в пакет с лекарствами. Как знал, купил кое-чего для понижения температуры.
– Умраж, – зову парня и осторожно трясу за плечо.
– А? – он открывает свои черные глаза и непонимающе смотрит на меня. Затем морщится от головной боли. – Что со мной?
– Ты простыл, – протягиваю я ему стакан с лекарством.
– Простыл? Я заболел? – и такое удивленное лицо, что сам удивляюсь его реакции.
– А ты что, никогда не болел?
– Нет. И мне не нравится это. Горло болит и голова, – жалобно стонет.
– Вот, выпей лекарство. Станет легче.
– Что это? – Умраж насторожено смотрит на стакан с лекарством. Словно я ему яд предлагаю.
– Жаропонижающее. Я его только из аптеки принес. Пей. Не бойся, жить будешь.
Недовольно морщась Умраж забирает все-таки стакан. Сначала смотрит на него, подняв на свет, затем принюхивается, потом языком, как кот, касается жидкости, пробуя вкус лекарства кончиком языка. Затем кивает и выпивает все одним залпом.
– Вкусно, – и это великовозрастное дитё улыбается.
– Со вкусом малины, – отвечаю с улыбкой. – Есть хочешь?
– Нет. Я спать хочу.
– Спи. Я побегу обратно. У меня обед заканчивается. Приду сегодня пораньше. А ты старайся больше лежать, понял?
– Да, – а у самого уже глаза слипаются.
Посмотрев еще несколько секунд, как Умраж устраивается на кровати, и поймав на мысли, что я желаю, чтобы он в ней и оставался всегда, тихонько прикрыл дверь в спальню и, одевшись, вышел на улицу.
Замерев на пороге дома, вздохнул полной грудью. Что же происходит? За один день вся моя жизнь перевернулась. Парень казался мне давно знакомым, да и ухаживаю я за ним как курица-наседка, даже самому смешно. Может, это из-за одиночества? Все же хотят тепла и родственную душу рядом, и я не исключение. Я же всего-навсего человек… Как же я устал от рутины, каждодневной серости и Лидочки с ее лаком для ногтей…
На работе привычно витал запах лака. Только сейчас закралось подозрение о токсикомании Лидочки. И почему я об этом раньше не подумал? Привычно сверяю отчеты в компе с бумажными написанными от руки и замечаю, как новый бутылек с ярко-салатовым содержимым водружается секретаршей на стол. Терпение мое лопнуло. Странно вообще, что оно столько времени держалось.
– Лида.
– А?
– Не стоит.
– Чего? – глупое хлопанье ресницами и привычно-медленное отвинчивание бутылочки.
– Закрой, – я уже не прошу, рычу. Встаю. Поправляю документы на своем столе. Не глядя больше на Лидочку, захожу к Светлане Дмитриевне в кабинет.
– Сергей? Я не вызывала, – отвлекается от бумаг, снимает с удивлением очки, ожидая моего ответа.
– Я больше не могу работать в секретарской. Я устал делать свою работу и работу вашей протеже. К тому же запах лака меня уже просто бесит.
Глаза женщины становятся холодными и цепкими.
– И что же ты хочешь?
– Отдельный кабинет. И с работой своей секретарши разбирайтесь сами.
– Ты считаешь себя таким незаменимым работником, Сергей? – хмыкает она.
– Нет, – уверенно отвечаю. Странно, мне не страшно потерять эту работу, видимо, я действительно от всего устал. – Но так дальше работать не могу.
– А может, мне лучше тебя просто уволить?
– Столько, сколько я на вас пашу, вряд ли кто еще будет.
– Ну, не знаю. Обычно новенькие работают с огромным рвением.
– И делают массу ошибок, – вставил я.
– Можешь идти, Сергей, я подумаю, – отмахивается она от меня, водружая на нос свои очки и собираясь дальше заняться бумагами.
– Пока Вы думаете, я возьму отпуск, – наглеть – так по полной. – Надеюсь, за мою каторжную работу Вы все же мне его оплатите. Двух недель мне вполне хватит. Как раз решите, увольнять меня или нет.