И если у нее захватывает дух от простого прикосновения его руки, то что будет, когда… если… если он будет ласкать ее грудь губами?
Она так содрогнулась, что даже он это почувствовал. От неожиданности она открыла глаза, щеки ее были залиты горячим румянцем. Люк, оторвавшись от ее губ, смотрел на нее сверху вниз, В глазах его стояло изумление и нежность и такое желание, что ее бросило в жар. Когда он перевел взгляд с ее глаз на губы, сердце Мелани рванулось из груди.
— Ты права, — прошептал он. — Не время и не место.
Руки его лежали у нее на груди, а подушечками больших пальцев он все еще гладил напряженные соски и нежно целовал ее в губы.
— Пойдем в дом, надо работать, — добавил он с сожалением, оторвавшись от нее. Но браслет часов зацепился за нить ее шерстяного свитера, и, когда он положил руку ей на плечо, свитер задрался.
Мелани вскрикнула. Люк глянул и остолбенел, как в немой сцене, не сводя глаз с белевшей обнаженной груди, тут же покрывшейся гусиной кожей.
Он извинился и отцепил нитку, завязав ее так, чтобы свитер не расходился дальше. Он закрыл ее собой от холодного ветра, и теплые лучи солнца тут же согрели ее.
Гусиная кожа сошла, и Мелани сделала сразу три открытия: во-первых, она испытала необычное, эротическое удовольствие от прикосновения лучей солнца к обнаженной коже; во-вторых, это ощущение было особенно сильным в столь интимной части ее тела; и, в-третьих, было что-то страшно возбуждающее в том, что тело ее так распутно, хотя и без ее вины, открыто глазам Люка.
Мелани отвернулась, мысленно желая, чтобы Люк как можно быстрее отправился исполнять работу, которую сам на себя взвалил. Но она так и не смогла прогнать ощущение, что тело ее испытывает колоссальное удовольствие от взгляда Люка.
Наконец она собралась опустить свитер, но Люк вдруг обхватил пальцами ее запястья.
Мелани инстинктивно посмотрела вниз и тут же покраснела, увидев свою грудь — белую, с тонкими синими прожилками и красными, разбухшими, напрягшимися сосками.
— Люк… — начала было она, но он, словно прочитав ее мысли, склонил голову и медленно, очень медленно заскользил губами по шелковистой коже меж двух холмиков, все выше и выше по мягкому изгибу, пока не достиг чувствительного венчика.
Он отпустил ее запястья, и она обхватила его голову.
Сердце ее бешено колотилось, дыхание стало прерывистым, неровным. С каждым вздохом усиливалось головокружение, а с ним и неспособность противостоять затопившим ее чувствам.
Когда Люк приблизился к напряженному пику ее груди, она застонала от сладкой муки и сжала его плечи. Она понимала, что ведет себя развратно, что шокирует его, но ничего не могла с собой поделать.
Трудно сказать, что бы между ними тогда произошло, не раздайся звук низко летящего самолета. Единственное, в чем Мелани была уверена, так это в том, что, если бы Люк захотел, он мог бы уложить ее на сырую жесткую землю, а тело ее было бы страшно этому радо, хотя он стал бы ее первым мужчиной.
Но больше всего ее поразило не то, что она отдалась желанию даже с большей готовностью, чем Люк — он первым услышал самолет, — а то, что она сама его к этому подталкивала и скрыто молила, посылая ему тысячу женских сигналов, о существовании которых до того момента даже и не подозревала.
— Опыление полей, — заметил Люк, когда она с трудом натянула на себя свитер. — Может, это и к лучшему, — добавил он и, внимательно посмотрев Мелани в глаза, мягко сказал:
— Я не знаю, что в тебе такого, от чего я забываю обо всем на свете. Но мне кажется, я начинаю понимать…
Он оборвал себя на полуслове, улыбка вдруг потухла, и его глаза стали холодными и пустыми. Мелани содрогнулась, чувствуя себя отверженной и презренной, словно он воздвиг между ними стену.
— Пойдем в дом. Тебе холодно.