Но хуже всего, что Джеймс так и не позвонил. Как он мог? Неужели он не понимает, что нужен ей?
Неизвестно, как долго ей удастся не думать обо всем происходящем. Может быть, лучше попытаться заснуть, забыться? Тогда отступят наконец эти страшные неотвязные мысли. Но стоило ей выключить свет и закрыть глаза, как вокруг нее заплясали призраки, и вовсе не в образе хорошенькой девочки в косынке, а скелеты и гробы. Но хуже всего была бесконечная пустота.
«Если я умру, меня здесь не будет. Но где я буду? Или меня не будет вовсе?»
Небытие… Оно было хуже всего. И Поппи думала сейчас о смерти, думала и ничего не могла с собой поделать. Она потеряла над собой контроль. Ее пожирал страх, заставляя трястись в ознобе под теплым одеялом. «Я должна умереть, я должна умереть, я должна…»
Поппи…
Она широко открыла глаза, но не могла сразу понять, чей это силуэт в темном дверном проеме. В голову ей пришла дикая мысль, что это сама Смерть явилась за ней.
Затем она тихо спросила:
– Джеймс?
– Я не был уверен, что ты еще не спишь. Поппи потянулась к выключателю, чтобы зажечь свет, но Джеймс остановил ее.
– Не надо. Мне пришлось тайком прошмыгнуть мимо дежурных медсестер, и я не хочу, чтобы они выкинули меня отсюда.
Поппи сглотнула, стиснув руки на складке одеяла,
Хорошо, что ты пришел, – сказала она, – я думала, ты не сможешь.
Больше всего на свете ей сейчас хотелось броситься в его объятия и разрыдаться. Но она осталась сидеть в кровати. И сдержалась она не потому, что никогда раньше не искала у него утешения, – что‑то в нем ее останавливало. Поппи не могла определить, что именно, но она почти боялась его в эту минуту.
Его поза? Или темнота, которая мешала ей разглядеть его лицо? Единственное, что она сейчас знала определенно, – это то, что Джеймс вдруг стал совершенно чужим.
Он повернулся и медленно закрыл тяжелую дверь. Темнота. Теперь свет лился только из окна. Поппи охватило странное чувство, будто вдруг оборвались все связи с окружающим миром. Это пребывание наедине с Джеймсом могло быть таким прекрасным, если бы не это странное впечатление, будто перед ней незнакомый человек.
– Ты уже знаешь результаты обследований, – тихо сказал он. Это был не вопрос, а утверждение.
– Мама не догадывается, что я знаю, – ответила Поппи.
Она удивилась, что так спокойно говорит о своей болезни, хотя на самом деле ей хотелось кричать и плакать.
Я подслушала, когда доктора сообщили ей… Джеймс, у меня рак. И… очень скверный… Они говорят, что опухоль уже очень большая. Они говорят, что я должна…
Это слово стучало у нее в мозгу» но она не могла его произнести.
Ты должна умереть, – продолжил Джеймс. Он сохранял спокойствие и был предельно собранным и отчужденным.
– Я нашел в Интернете справку о раке поджелудочной железы, – проговорил Джеймс, подходя к окну и выглядывая на улицу, – я знаю, насколько все плохо. В статьях говорится о боли, очень сильной боли.
– Джеймс… – Поппи судорожно хватала ртом воздух.
– Иногда врачи прибегают к хирургическому вмешательству, но только ради того, чтобы уменьшить боль. И что бы они ни делали, им тебя не спасти. Они лишь измучают тебя химио – и лучевой терапией, но ты все равно умрешь. Возможно, еще до конца лета.
– Джеймс… – едва могла вымолвить Поппи.
– Это твое последнее лето.
– Джеймс, ради бога!
Поппи задыхалась, судорожно цепляясь за одеяло.
Зачем ты так со мной? Зачем?!
Он повернулся и одним движением схватил ее за запястье, его пальцы сомкнулись на пластиковом больничном браслете.