— Джек! — встревоженный, хрипловатый со сна голос жены заставил рядового болезненно сморщиться, — Все в порядке? Как ты себя чувствуешь?
Словно откликнувшись на ее слова, в отдалении заплакал ребенок.
«…И здесь нет покоя!» — Мак-Альпин раздраженно швырнул скомканное полотенце в раковину и распахнул дверь.
Жена стояла в дверях спальни, и золотистое утреннее солнце освещало ее со спины. В желтом солнечном луче плясали прозрачные пылинки. Темные растрепанные волосы, лицо, чуть помятое со сна, и эта проклятая тревога в глазах…
«Сейчас сорвусь, — с какой-то отстранённой обреченностью подумал Джек. — не может же эта пытка продолжаться вечно…» Неимоверным усилием воли ему удалось сдержаться, не закричать на бедную женщину, — только судорожно дернулись желвака под тонкой, пожелтевшей, как пергамент, кожей. Отвернувшись, Джек молча прошлепал босыми ногами к стенному шкафу. Шершавый пол приятно холодил ступни. Рядовой распахнул лакированные темные дверцы, постоял мгновение, тупо глядя на висящую на вешалке форму цвета хаки, потом повернулся к Робин:
— Неужели ты не слышишь?! Ребенок ведь плачет!
* * *
Когда рядовой армии США Джек Мак-Альпин спустился вниз, в столовую, его жена в наспех накинутом домашнем халате уговаривала уже одетого и умытого сына — тихого насупленного мальчика лет четырех, одинаково не похожего и на отца, и на мать -поесть овсяных хлопьев.
Джек в очередной раз подивился, как 6ыстро Робин справляется с домашними делами. «Или попросту шалит мое чувство времени?» Он одернул летнюю полевую форму, стараясь отделаться от навязчивого ощущения, что куртка сидит на его фигуре мешком, и опустился за стол. Последний сон доконал его: Джек чувствовал, что вымотан до предела. Устал бояться. Надо, надо к врачу, что бы там ни было. Сегодня же вечером.
«Одно ведь слово — и вспыхну, как спичка», — подумал он с содроганием.
— У тебя опять были эти ужасные кошмары? — робко спросила жена.
— Я сплю недостаточно долго, чтобы хоть что-то увидеть, — пробурчал Джек, насыпая в миску хлопья и наливая молока.
— Тебе нужно обратиться к врачу. Надо выяснить наконец, что с тобой такое. Сходи ты к нему, прошу тебя…
— Да заткнешься ты, наконец!.. — рявкнул Джек. — Сам как-нибудь разберусь, что мне делать. И вообще, я предпочитаю есть в тишине, — выдавил он сквозь зубы и быстро склонился над миской: видеть слезы жены было выше его сил. Пригревшийся на коленях у Робин сын снова захныкал.
Давясь, Джек отправил в рот ложку хлопьев и тут же чуть было не задохнулся от отвращения.
Вместо овсяных хлопьев, залитых молоком, в миске копошились сотни бледных, мучнистых опарышей… Пища комом застряла в горле. Джек вскочил, опрокинув миску, и, не обращая внимания на отчаянный вскрик жены, бросился вон из столовой, из дома, прочь, как можно дальше … Молоко из опрокинутого пакета хлынуло на стол, заливая кафельный пол.
* * *
Как ни странно, в этот полный невезения день пикап завелся с полутыка. Вскоре дом с гипсовым бюстом неизвестного солдата во дворе остался за поворотом, мимо потянулись деревья лесозащитной полосы. Ветер, пахнущий дымом далеких костров, начал задувать в приоткрытую форточку, шевеля волосы, а сидящий за рулем Джек все никак не мог успокоиться. Такого с ним не случалось никогда. Мало ли, что может помститься солдату срочной службы, особенно побывавшему там, куда довелось угодить в свое время Джеку. Ну, показалось, примерещилось —подумаешь, с кем не бывает! С недосыпу-то… Казалось бы, кончилось — и забылось. Но сегодня Джека почему-то никак не оставляло ощущение, что нечто чужое —и недоброе — неотвязно, следует за ним от самого дома.