Не успел удивиться, как пустота вновь нахлынула, затмила сознание. За окном автобуса мелькали городские огни, затем они пропали. Рев мотора стих, в ноги ударила земля, и вот вокруг уже шумят деревья, Николай без страха и сомнений шагает куда-то через темный лес. Впереди возник свет, слабый, но различимый. Потом пришли запахи — запахи подворья, послышалось мычание. Николай принялся дубасить руками в какую-то дверь. Дверь открыли, от неожиданности он едва не упал. Сильные руки подхватили, в голове что-то гулко лопнуло, Николая вырвало, и он потерял сознание.
Глава 10. Вечера на хуторе близь Владимира
Вдали от суетных селений
Среди зеленой тишины
Обресть утраченные сны
Иных, несбыточных волнений.
А. Блок
Проснулся Николай от возмущенного петушиного крика: «Как же так, день наступил, а кто-то еще спит?». Осознал себя, во-первых, раздетым, во-вторых, лежащим под одеялом; кожей ощутил чистоту и свежесть белья. Открыв глаза, обнаружил дощатый потолок. Пылинка попала в нос, чихнул, и только после этого огляделся. Бревенчатые стены, между бревнами свисают клочья пакли. Пахнет деревом, травами и свежим хлебом. Голова оказалась чистой, ясной, хотя вчерашний день помнился плохо. Николай заворочался, пытаясь сесть. Со второй попытки это удалось. Кроме кровати, из мебели в комнате оказались стол, пара грубо сколоченных табуретов, и шкаф, огромный, массивный, и явно древний, настоящий «бабушкин комод». Одну из стен заняла поражающая величиной русская печь. Солнечные лучи, падая сквозь окно, подсвечивали сцену подобно театральным прожекторам. Пылинки плясали в лучах веселыми звездочками.
Сидя, попытался вспомнить, как попал сюда, но накатила головная боль, липким дурманом окутала слабость. Испарина выступила на лбу, в животе что-то неприятно заворочалось. Пришлось вернуться в лежачее положение. В этот момент стукнула дверь и вошла женщина, высокая, миловидная, несмотря на явно немалые годы. На голове — цветастая косынка, зеленые глаза лучатся добром и заботой. «Где-то я видел уже такие глаза» — пришла Николаю совершенно неподходящая к ситуации мысль. В руках женщина держала стакан, резкий запах мгновенно наполнил комнату.
— Проснулся, — улыбнулась женщина со стаканом. Улыбка осветила лицо, сделав его из миловидного просто красивым. — Вот и славно, выпей-ка отвару, легче станет. А то уж я беспокоиться начала, два дня спал.
— Два дня, — потрясение было жестоким. Два дня эта незнакомая женщина была при нем сиделкой, а он валялся здесь, словно смертельно больной. Горькая жидкость полилась в горло, заглушая стыдливые мысли. В желудке почти сразу вспух огненный шар, тепло побежало по телу.
— Вот так лучше, — вновь улыбнулась хозяйка. — А вставать тебе еще рано. Крепко тебя племяш приложил, — в золотисто-зеленом сиянии ауры женщины игриво забегали оранжевые искорки. — И то на пользу. Встанешь здоровее, чем раньше был.
— Племяш? Ничего не помню. А кто вы? — голос вылетал изо рта глухо, словно агуканье филина из дупла. Николай вновь попытался встать, но женщина мягко удержала его.
— Лежи, лежи. Зовут меня Акулиной Петровной или, по-простому, тетка Акулина. Попал ты ко мне по милости племянника моего, Витьки. Заколдовал он тебя, так, слегка, чтобы ты прямым путем до меня добрался.
— Заколдовал? — вспомнился здоровенный угрюмый Витька, и сразу стало ясно, где Николай уже видел такие зеленые-зеленые, словно трава, глаза.
— Заколдовал, конечно. Чего удивительного? Ты и сам у нас не простой человек, с магией дело имеешь. Это и мне видно.
— А к вам-то зачем?
— А я почем знаю? Приедет — расскажет. Да только племяш ведь просто так ничего не делает. Да лежи ты, не дергайся, — Акулина заботливо поправила одеяло. — Ну, мне пора по хозяйству.