Непомерные амбиции сгубили его, уподобив Люциферу, которого местные феллахи именуют Иблисом, эмиром джиннов. На гробницу его было наложено проклятие. Возжаждавшего вечной жизни обрекли на вечные скитания, лишили упокоения в смерти. Он и по сей день остается демоном, пребывающим между жизнью и небытием. Его дыхание – знойный ветер пустыни. Его именем матери пугают детей.
Он помолчал и улыбнулся.
– Прошу прощения за некоторую театральность изложения, – промолвил Ньюберри с нехарактерным для него смущением – Но, уверен, вы не станете отрицать, что история действительно захватывающая.
– Однако... – Я нахмурился и покачал головой. – Ведь это не более чем миф. Разве не так?
– А что такое миф, как не изложение, пусть завуалированное и в определенной степени искаженное, некой скрытой или забытой истины?
– И все же... За столь чудовищный промежуток времени... Кстати, когда он правил, этот Эхнатон?
– Как полагают, около тысяча триста пятидесятого года до Рождества Христова.
– Бог мой, но как могла сколь бы то ни было правдоподобная легенда пережить такую бездну времени?
– О, с величайшей легкостью, – беззаботно ответил Ньюберри. – Легенды местных арабов напрямую восходят к традициям Древнего Египта. Если вы мне не верите, то попробуйте сравнить всем известный цикл "Тысяча и одна ночь" с Уэсткарским папирусом.
Я промолчал, ибо не знал, что ответить. Причина была проста: слова "Уэсткарский папирус" решительно ничего мне не говорили – я впервые слышал это название. Тем не менее на лице моем, видимо, было написано сомнение, ибо Ньюберри слегка раздраженным тоном принялся проводить параллели между Эхнатоном и царем, упоминаемым в народных преданиях. И тот и другой поклонялись единому Богу и боролись с нечестивыми жрецами.
– И чем он кончил? – прервал я собеседника. – Как завершилось царствование Эхнатона?
– Это нам не известно, – мгновенно ответил Ньюберри. – Но нам достоверно известно другое. Его бунт... – Он поерзал в седле и оглянулся на пыльную, безжизненную равнину. – Его бунт не получил продолжения.
– А как же дети?
Ньюберри нахмурился.
– Что – дети?
– Если помните, на фрагменте, показанном нам Петри, царь предстает в качестве любящего семьянина. Я думал, у него были наследники.
– Были. Два сына.
– И что с ними случилось? Почему они не продолжили дело своего отца?
Ньюберри пожал плечами.
– По данному вопросу мы тоже не располагаем достоверной информацией. По сведениям, полученным в результате раскопок Петри, первый сын правил здесь не более двух или трех лет. А после воцарения на египетском троне второго сына двор покинул Эль-Амарну и вернулся в Фивы. Это нам, по крайней мере, известно точно.
– Откуда такая уверенность?
– Дело в том, что этот царь поступил так же, как и его отец: сменил имя. Первоначально он был известен как Тутанхатон, что можно перевести как "Живой образ Солнца". Но по возвращении столицы в Фивы, где по-прежнему сохраняли сильное влияние жрецы Карнака, именоваться так было решительно невозможно. Думаю, вы догадываетесь, как он себя назвал.
– Не имею представления.
– Подумайте, Картер, подумайте.
Я покачал головой.
Ньюберри улыбнулся.
– Ну как же! Разве в таких обстоятельствах могло найтись более подходящее имя, чем Тутанхамон? Понимаете? Ведь это значит: "Живой образ Амона". Тутанхамон... – повторил мой собеседник, и улыбка его сделалась мечтательной.
Вот так мне впервые довелось услышать имя царя, оказавшего поистине колоссальное влияние на всю мою дальнейшую судьбу.