Многие из них, склонившись друг к другу, негромко переговаривались – скорее всего, о делах. Лайаму пришло в голову, что точно так же со стороны будут выглядеть и они с Кессиасом, когда тот придет, и что точно так же они выглядели во время вчерашнего разговора и будут выглядеть завтра. Интересно, сколько еще вечеров им предстоит провести здесь, пока они не отыщут убийцу Тарквина?
«Или пока мы не отступимся от этого дела, – с кислой миной подумал он. – Если только дракончик позволит нам отступиться».
Лайаму не хотелось сейчас думать ни о Тарквине, ни о Фануиле, и потому он снова вернулся мыслями к леди Неквер. Она была юным, невинным созданием, – столь милым и утонченным, что он уже и забыл, что такое существует на свете. За годы, проведенные в странствиях, Лайам отвык от общения с людьми высшего света, хотя и сам когда‑то входил в их число. Проблемы леди Неквер почему‑то волновали Лайама. Они, правда, отличались от его собственных проблем – поскольку были связаны не со смертью, а с жизнью, – и Лайам принялся размышлять.
Итак, «этот наглец» Лонс, рядовой актер, преследует леди Неквер, а причин тому две: ее притягательность и его страсть. Отчасти Лайам понимал Лонса, но ему очень не нравился его заносчивый тон. А еще не нравилось его смазливое личико. А еще больше – наглое себялюбие, проступающее в манерах.
Лонс был актером, а этих людей по традиции относили к самым низшим слоям общества. Ларс был прав – эти люди в старые времена заключали собой список нежелательных лиц, которых можно было гнать и подвергать наказаниям просто за сам факт их пребывания в каком‑либо месте. Закон этот более не действовал, но предрассудки остались. Сам Лайам их не разделял, но он понимал также, что домогательства человека, стоящего на низшей ступени общественной лестницы, особенно мучительны для леди Неквер.
Должно быть, она сама невольно дала красавчику повод думать, что он имеет на нее какие‑то там права. Попросила спеть для нее, улыбнулась теплее, чем нужно, – столь же, скажем, тепло, как улыбалась Лайаму, когда он развлекал ее своими рассказами.
«Конечно, она не думает, что я стану докучать ей, как этот молодчик, – ведь у меня слишком невинный вид».
Лайам усмехнулся и поднял стакан.
– Что это вы так сияете, Ренфорд? Неужто выследили нашу дичь?
Покачав головой, Лайам жестом пригласил Кессиаса садиться. Тот не мешкая плюхнулся на затрещавший под ним стул.
– Нет, просто припомнил одну шуточку в свой адрес.
– Так, значит, нынешний день прошел неудачно?
– Не хуже вчерашнего.
Кессиас с любопытством взглянул на Лайама и кликнул официантку.
– Вам не стоило заказывать здесь вино, Лайам. Единственный имеющийся здесь приличный виноград – это тот, что нарисован у них над дверью.
– Я заметил.
Официантка принесла Кессиасу кружку с пивом, и тот сделал хороший глоток, прежде чем заговорить. Когда он заговорил, слова его прозвучали негромко и сдержанно, прекрасно вписываясь в спокойную атмосферу таверны.
– Ну, как там наш Марциус?
– У меня с ним назначена встреча – на завтра. На раннее утро. Я сказал ему, что служил у Тарквина, и, похоже, он клюнул. Он спросил, владею ли я магией, но чуть не потерял ко мне интерес, когда выяснилось, что нет, не владею.
– Вы думаете, он мог убить старика из‑за какой‑либо неудачи в магических опытах?
Эта версия явно показалась эдилу весьма перспективной; он подался вперед и состроил такую серьезную мину, что Лайам едва не расхохотался.
– Ну, как вы знаете, один из его кораблей таки разбился возле Клыков. Если Марциус заключил в этом смысле какой‑то контракт с Тарквином, то подобной оплошности он мог ему и не простить.