- Он обернулся к капитану, потом взглянул на Батурина и Берга.- Поговорим, - согласился капитан, накачивая примус. Его занимало, какие могут быть к нему дела у этого сухого европейского человека и к тому же лирика.Лирику капитан не любил. Под словом "лирика" он понимал ухаживание за кисейными барышнями, проникновенные речи адвокатов на суде, охи и ахи, восхищение природой, обмороки и не соответствующие мужчине разговоры, например о болонках.При слове "лирика" ему вспоминался неприятный случай в поезде. Напротив него сидела красивая дама в котиковом манто. Ехала она в Тайнинку. Было поздно, дама очень боялась и искала в вагоне попутчика. Капитан сказал ей:- Тайнинка - место известное. Там вам голову оторвут и в глаза бросят.Дама обиделась: "Какой грубиян!" - "Лирическая дама" - подумал капитан. С тех пор каждый раз при слове "лирика" он вспоминал эту даму и придумывал ей имена: Лирика Густавовна, Лирика Панкратьевна, Лирика Ивановна. Эти имена назойливо лезли в голову, капитан злился и в конце концов возненавидел даму с дурацким именем и заодно всех лирических поэтов. Об этом он сказал Батурину.- Ну а Пушкин?Капитан рассердился.- Что вы берёте меня на бас! Какой же Пушкин лирик!Батурин махнул рукой и прекратил с капитаном разговоры о литературе.- Алексей Николаевич, - спросил Берг Симбирцева, - как поэма?- Работаю, - неохотно ответил Симбирцев."Работает, - ядовито подумал капитан. - Он работает!" Капитан начал бешено накачивать примус, мысленно приговаривая при каждом свисте насоса: работай, работай, работай! Бесшумный примус не выдержал и загудел. Капитан озадаченно посмотрел на него, плюнул и сел к столу. Раздражение его прошло.- Поговорим, - повторил он, закуривая.Батурин и Берг понимали, что дело важное, иначе Симбирцев не приехал бы вечером к ним, зимникам, за тридцать вёрст от Москвы.- Дело простое. - Симбирцев медленно помешал чай. - От Берга я знаю, что вы без работы, - он говорил, обращаясь к одному капитану. - И вы и вот... товарищ, - он посмотрел на Батурина. - Да, вы пишите очерки в газете, но это случайная работа. Берг, вообще человек свободный, живёт на двадцать рублей в месяц.- Хорошенькая свобода, - пробормотал Берг.Симбирцев помолчал, потом спросил неожиданно:- Вы слышали о лётчике Нелидове?- Тот, что разбился в Чердынских лесах?- Тот самый. Я хочу предложить вам одно дело, но оно требует большого предисловия. Пожалуй, проговорим до рассвета. - Он виновато улыбнулся.- Ну что ж, - капитан повеселел. Любопытство его было неистощимо. Валяйте. Мы и без вас просидели бы до утра вот за этим...Он хотел щёлкнуть пальцем по бутылке водки, но раздумал и щёлкнул по красному панцирю гигантского рака.Симбирцев начал говорить. Его ломающийся голос окреп.Он нервно проводил рукой по волосам. Рассказ его разворачивался скачками; в провалах, словесных пропастях Батурин угадывал прекрасные подробности, отброшенные торопливой рукой. Синий дым табака рождал мысли о Гофмане. Дым скользил по плакатам' ветер шумел в снастях этих бумажных кораблей.Только дважды капитан прервал рассказ инженера восклицаньем:- Да, это человек!Возглас, этот сразу расширил рамки рассказа. Батурин вздрогнул, и гордость, почти до тёплых слёз, до дрожи, заволновалась в нём.- Да, вот это человек, - прошептал он вслед за капитаном.Он был ошеломлён, как от удара ослепительного метеора в их скромную Серебрянку.Иная жизнь катилась ритмическим прибоем. На минуту Батурин потерял нить рассказа. Ему почудилось, что капитан распахнул окно, и за ним не чёрный лес и пахло не мокрой псиной от Цезаревой будки, а стояла затопленная ливнем чужая страна. Серебряный дым поднимался к чистому и драгоценному небу. О. Генри мылся вместо Берга у колодца, капли стекали с его коричневых пальцев.